Дурная аномалия как национальная специфика

	Рисунок Вадима Мисюка

ПРОЧИТАВ статью Сергея Перегудова "Национальная специфика или дурная аномалия?", я не сразу разобрался в своих впечатлениях. С одной стороны, если иметь в виду его конкретные тезисы и предложения, которые он делает в связи с проблемой институциализации лоббистской деятельности, все вроде бы правильно. С другой, если подумать о перспективах реализации предлагаемых идей, то сразу понимаешь, что это благие пожелания, которые, будучи отдельно взятыми, нереализуемы в принципе.

Обсуждать ли проблему (а для нас это, конечно, проблема) институциализации лоббизма саму по себе, в связи с вопросом о разделении властей, в контексте борьбы с коррупцией или любом ином подобного рода - все это, с моей точки зрения, будут частные и частичные постановки вопроса. Само по себе это не плохо и не хорошо. Плохо, когда частная, пусть даже самая правильная постановка вопроса мешает видению целого, а равно и наоборот: когда чересчур общая постановка вопроса мешает перейти к конкретным рекомендациям. Именно потому, что соображения и предложения Сергея Перегудова кажутся мне вполне разумными, я хотел бы дополнить их до некоей целостности, делающей их хотя бы потенциально реализуемыми. Причина моего первоначального недоумения видится в том, что на проблему институциализации лоббизма нужно посмотреть еще как минимум с трех сторон.

Во-первых, чисто формально, речь идет о "внедрении" новых (для нас) форм социально-экономической организации жизни, а наша социокультурная система как была, так и остается плохо воспринимающей новшества. Во-вторых, важнейшим аспектом институциализации, или, сказал бы я, цивилизации лоббизма (имея в виду отглагольное существительное), является то, что, по сути, это не что иное, как формирование демократии участия в складывающейся у нас (по идее) системе управления. Мне уже не раз приходилось выступать на сходные темы (см. "НГ", 8.10.96, 12.02.97, 30.09.98), и я очень рад появлению материала Сергея Перегудова: ту же общую проблему он прорисовывает гораздо конкретнее, на живом материале. При этом, правда, оказывается вовсе не очевидным, что это та же проблема, - вот об этом стоит поговорить.

Наконец, в-третьих, институционализация лоббизма в наших условиях оказывается сугубо искусственным предприятием и потому требует тщательной интеллектуальной проработки. Это существенно отличает нашу ситуацию от господствующей на Западе и накладывает определенные ограничения на возможности заимствования опыта или, с другой стороны, на возможности эффективной помощи российским реформам даже со стороны тех сил на Западе, которые искренне хотят нам помочь.

Боюсь, правда, что даже прагматически-предметное выступление Сергея Перегудова останется гласом вопиющего в пустыне: уж больно это все "несвоевременные мысли". Попробую показать, что это совсем не так.

Начну с того, что здоровый прагматизм (а он явно отличает статью Сергея Перегудова) развивается от хорошей жизни. Когда все, в общем-то, хорошо, более или менее частные проблемы тем не менее периодически неизбежно возникают и требуют решения. Отсюда и прагматизм. Поэтому самые известные прагматики - американцы и вообще представители так называемых развитых стран. Напротив, когда дела обстоят, мягко выражаясь, скверно в общем и целом, прагматизм становится сомнительной установкой. Как говорил сильно не модный ныне В.И. Ленин, пока мы не решим общих вопросов, в частных обязательно запутаемся. А уж в этих делах он был большим докой.

Чем прагматик отличается от практика? Ему не нужна теория: он действует по ситуации, руководствуясь своими целями, здравым смыслом и доступными знаниями. Практику нужна теория, если ее нет, он ее разработает или закажет "научному сотруднику", поскольку, как можно понять, почитав Аристотеля, без теории нет практики, а есть лишь безответственная поэзия. (Как здесь опять же не вспомнить: "Ничего нет практичнее хорошей теории"?)

Зачем же практику теория? А затем, что она позволяет разработать концептуальные основания его действий, сделать предсказуемыми относительно большую часть их последствий, а тем самым сделать, насколько это возможно, предсказуемыми и ответственными действия самого практика. Говоря языком современной методологии (а отчасти и юриспруденции), практик принимает свои общественно значимые решения в рамках действующего законодательства и в рамках ситуации, определяемой, с одной стороны, наличными обстоятельствами, а с другой - его целями и идеалами. У методологически грамотного практика выстраивается целая система таких рамок, в которой предельные рамки задаются теми подходами и мировоззрением, которыми пользуется (если, конечно, имеет их) наш герой.

Американцам и европейцам все это сто лет не надо. Точнее говоря, вся эта система сложилась у них исторически, оестествилась (что называется, вошла в плоть и кровь), а в отсутствие витальных проблем рефлектировать, вербализовать и артифицировать всю эту заумь им ни к чему. Как заметил Григорий Явлинский, события в Югославии показали, что с мышлением у них дело обстоит немногим лучше, чем у нас (хотя и по другим причинам. - М.Р.). Этим, на мой взгляд, объясняются их (и западных фондов разного рода) неудачи и относительно малая эффективность помощи России. Не могут они понять, что помогать реформам, не имеющим концепции, - пустая трата денег. А если на что и стоит давать деньги, то именно на разработку теорий и концепций, учитывающих (или позволяющих учесть на практике) национальную специфику России.

ТО Я ИМЕЮ в виду? Во-первых, институциализация лоббизма и введение в практику соответствующих процедур принятия решений (тоже хорошо известных и отработанных на Западе): общественных экспертиз и расследований, оценки влияния на окружающую среду и т.п. - представляют собой целую систему нововведений в организации нашей политической, хозяйственной и социальной жизни. Как и во всех подобных случаях, здесь необходимо различать привычную нам технику "внедрения" нового (с помощью зубила и кувалды, деформирующих как само новшество, так и объемлющие системы деятельности, куда оно адресуется) и несравнимо более тонкую технику инновационной деятельности, предполагающей взаимную подгонку тела новшества и предназначенного ему места в объемлющей системе деятельности.

В данном случае в качестве последней выступает система управления, прежде всего государственного управления, которая у нас до сего времени носит характер административно-командной системы (см. по этому поводу статью Дмитрия Зеленина - "НГ", 8.10.99), т.е. системы руководства, игнорирующего - в отличие от управления - интересы и цели управляемой системы. Именно по этой причине нам так трудно различить власть и управление. По той же причине даже самые разумные предложения по части институционализации лоббизма рискуют остаться благими пожеланиями, ибо относятся они, по сути, не к власти, а к отсутствующему у нас управлению. Попросту говоря, у нас отсутствует та система деятельности (хотя присутствует то функциональное место), где могла бы происходить институционализация лоббизма. Иными словами, учредить комитеты, о которых пишет Сергей Перегудов, можно, но поспособствует ли это институциализации лоббизма - большой вопрос.

Во-вторых, цивилизация лоббизма снизу доверху и во всех его формах, повторю, это установление в стране демократии участия, а в конечном счете просто демократии как таковой. Но при нынешней "политической" системе в России это невозможно в принципе. Ну не может этого быть, потому что не может быть никогда до тех пор, пока политика не будет введена в правовые рамки, пока не будет проведена та институциональная реформа государственной системы, о которой мельком пишет Сергей Перегудов, о которой так пекся пару лет назад президент и о концепции которой я уже имел случай писать в "НГ" (30.09.98). Не хочу повторяться, но все это теснейшим образом связано и с системой управления в целом, и с системой авторского надзора за принимаемыми законами и решениями исполнительной власти (при этом не надо смешивать авторский надзор, и контроль! - см. "НГС" (11.02.98), и с введением в стране элементарного правопорядка. Его, кстати, при советской власти было ничуть не больше, чем сейчас - формы правового беспредела были другими.)

Самым сложным оказывается, на мой взгляд, осознание третьего из упомянутых обстоятельств: преимущественно искусственного характера необходимых нам преобразований. Трудности носят здесь как мировоззренческий, так и чисто психологический характер. Будучи напуганы кровавыми большевистскими экспериментами, мы, кажется, перестали понимать, что любые преобразования (в отличие от превращений) искусственны в принципе, и если мы хотим что-то изменить в нашей жизни, то сделать это можно искусственным образом - само ничего не делается. Искусственно мышление, равно как разработка и реализация любых концепций, проектов или программ. Вообще, взгляд на современный мир полагает его искусственным (или искусственно-естественным - это особая тема) продуктом нашего мышления и деятельности, а вовсе не чисто естественным продуктом эволюции биосферы.

Как бы банально это ни звучало, но без системного подхода, без общей концепции развития страны и государственного строительства мы действительно рискуем согласно старому анекдоту "отстать навсегда". К сожалению, за этой банальной фразой стоит огромная работа, которую никто из наших находящихся хотя бы около власти (я уж не говорю, при власти - тем, понятно, некогда) политиков и политологов систематически не организует и не обеспечивает. Процитирую Сергея Перегудова: чтобы произошли чаямые нами перемены, "нужна серьезная концептуальная и профессиональная проработка необходимых изменений и, что не менее существенно, осознание обществом всей их важности и неотложности". Вот, похоже, в чем наша национальная (постсоветская) специфика: будучи отучены от рефлексии и мышления, мы пока никак не восстановим эти функции в полном объеме и в общественно значимых формах. Может быть, идея "новой исторической общности людей - советского народа", живущего "естественным" образом, ближе к истине, чем нам казалось?! В пользу этой гипотезы говорит и сходство ситуаций в странах СНГ, и положение дел с самим СНГ.

Чтобы меня не сочли холистом и большевиком, желающим перестроить государство Российское в целом и сразу, повторю: я не спорю с Сергеем Перегудовым по конкретным вопросам. Может быть, все, что он рекомендует по части лоббизма, и следует делать. Я говорю только, что победить отдельно взятый дикий лоббизм невозможно, как нельзя победить отдельно взятых "ведьм" или отдельно взятую коррупцию (бороться с которой сейчас особенно модно).

После всего сказанного понятно, что, как пишет Сергей Перегудов: "дело здесь не... столько в нашей российской "вороватости", сколько в институциональном несовершенстве политической системы как таковой". Воруют у нас сейчас, конечно, куда больше, чем в благополучных странах, но это прямое следствие вполне определенных обстоятельств: при советском культурном наследии рыночные реформы в том виде, как они у нас проводились, только и могли резко усилить и без того значительную криминализацию общества.

ПОСЛЕДНЕЕ. У нас, конечно, очередная "маленькая война" в Чечне, выборы на носу, да и, как писал вскоре после публикации моей статьи об "административной реформе" Виталий Третьяков (цитирую по памяти), "эту реформу нам сейчас, конечно, не потянуть", но тем не менее я хотел бы заметить следующее. "Административная реформа", как ее стали называть с легкой руки Георгия Сатарова, или "институциональная", или реформа системы госстроительства, как писал в своем послании в 1997 г. Федеральному собранию Борис Ельцин (здесь мне не важны существенные различия между этими вариантами названий), - ничего этого сейчас сделать нельзя в принципе, о каком бы "сейчас" ни шла речь. Это многолетняя тяжелая работа, которую начинать надо было в 1985 г. или на худой конец в 1991-м. Мы, конечно, крепки задним умом: начали в 1997-м, да тут же и кончили - не до того стало. Между тем эта реформа для нас главная, а все остальные по идее должны бы идти у нее в кильватере. И конечно же, даже ее подготовка и проработка - обсуждение и модификация концепции 1997 г., формирование программы - имеют самую прямую связь и с цивилизацией лоббирования, и с войной в Чечне, и с выборами.

Чем бы ни завершились выборы, но если установка на интеграцию России в сообщество развитых стран сохранится, то реформа государственного управления по гамбургскому счету окажется первой на повестке дня нового президента и правительства. Если новым президентом суждено стать Владимиру Путину, то как раз сейчас в качестве премьера ему стоило бы озаботиться программой такой реформы. Дело это не легкое и не быстрое, так что при хорошей организации могли бы поспеть к середине 2000 г. А пока власть и управление у нас "склеены" и непрозрачны, пока сохраняется советская система администрирования, ничего нам не сделать ни с диким лоббизмом, ни с коррупцией, ни с прочими прелестями, отличающими пока Россию от развитых стран.

P.S. Кстати, и Сергей Степашин вспомнил об административной реформе в контексте обсуждения борьбы с коррупцией ("НГ", 15.10.99). Хороший признак. Может быть, не зря столько усилий было потрачено два года назад на разработку концепции этой реформы!