Верность Христу исключает компромиссы

Иероним Босх. Искушение святого Антония.

"Не можете служить Богу и маммоне"
(Мф. 6, 24)

ПРОГРАММНАЯ статья председателя ОВЦС митрополита Смоленского и Калининградского Кирилла "Обстоятельства Нового времени" - весьма знаменательное явление. Фактически второе лицо в иерархии РПЦ высказывается по основополагающим проблемам современности, имеющим отношение к церковной политике. Сама формулировка проблемы по стилю напоминает название папской энциклики, будучи словно бы переводом с латыни. В постановке проблемы митрополит Кирилл, казалось бы, вполне прав, говоря о необходимости "сопротивления консервативного начала и традиционалистского мировосприятия форсированному... утверждению неолиберальных ценностей". Автор далее предлагает на первый взгляд и вполне правильный анализ самого понятия либерализма, справедливо описывая его смысловое ядро как такой антропоцентризм, в котором отсутствует понятие греха, при том что реально человек, который помещается в центр этой антропоцентрической Вселенной, является, безусловно, падшим и находящимся во грехе. Невозможно не согласиться и с тем положением автора, согласно которому в Западной Европе, породившей либерализм как идеологию, начиная с эпохи Ренессанса, "происходила духовная инволюция... общественной мысли, совершавшей движение вспять от ценностей христианства к регрессивной языческой этике и языческому миросозерцанию". (Как вряд ли возможно спорить и с процитированным владыкой Тойнби, видевшим сущность новоевропейской культуры и цивилизации в "идолопоклонстве в наиболее порочной форме поклонения человека самому себе".)

Далее, однако, вполне конструктивно указывая на влияние, оказанное на западноевропейскую либеральную мысль иудейским богословием, митр. Кирилл предлагает достаточно странную формулировку: "В ходе формирования либерального стандарта сочетались христианские (через католицизм и протестантизм, выделено мною. - В.С.) и языческое начала". Несколько ниже автор говорит о либеральном стандарте как имеющем "не только христианские корни" и об "абсолютизации либеральных стандартов протестантским богословием" (предполагая, стало быть, что это два разных начала). Вряд ли можно признать корректной такую посылку с православно-богословской точки зрения. И дело здесь отнюдь не в понимании либерализма. Ибо отделение западной Церкви от полноты вселенского Православия в 1054 году было свидетельством сомнительности самого качества ее христианства, и именно в этом, а отнюдь не в искусственном привнесении каких-либо абсолютно внешних, инородных языческих начал и заключаются истоки новоевропейской (а затем и американской) либеральной утопии. Если уважаемый владыка говорит о "христианской" составляющей западного либерализма, то, благоговея перед его саном, со всем возможным смирением рядовых мирян мы не можем не спросить: считает ли он католицизм и протестантизм в равной мере спасительными по сравнению, скажем, с Православием? Если да, то, стало быть, он разделяет протестантскую "теорию ветвей", если нет, то причем здесь "христианство"? Нельзя быть наполовину языческим и наполовину христианским, как невозможно быть наполовину литургическим или, скажем, наполовину беременным. Если человек верует во Христа и пребывает в спасительной ограде Церкви, но при этом в душе склоняется к ереси, онтологически, объективно он в полной мере остается христианином (хотя и нетвердым в вере), ибо вполне может покаяться в своем помысле. Если же он уже отпал в ересь, это автоматически означает отпадение от Христа и от Церкви, а анафема, провозглашаемая еретикам, означает, как известно, и самое страшное - невозможность самого покаяния.

Нужно сказать, что еретики (скажем, Арий или Несторий), анафематствованные Вселенскими соборами, отнюдь не были язычниками или сознательными врагами Христа. Не мыслили они себя и "полухристианами", "полуязычниками", совершенно искренне веруя в Церковь и в спасительность пребывания в ней. Между тем ложное устремление воли, до поры до времени дремавшее в глубинах их душ, в один вполне конкретный момент сказалось и в ложном вероучении, и в результате упорствования в этом эти "добрые" (и, судя по всему, вполне добродетельные) христиане оказались извергнутыми из Церкви. Ясно, что и в этом случае ни о каком "полуязычестве" говорить уже невозможно. Господь в своей притче о пшенице и плевелах (Мф. 13, 24-30, 36-43) рассказывает о том, как Хозяин не велит рабам раньше времени удалять с поля сорные растения, уже принесшие дурной плод, но говорит: "Оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в связки, чтобы сжечь их; а пшеницу уберите в житницу мою". Здесь также нет никакой речи о "полупшенице и полуплевелах".

Итак, ересь есть ересь с самого начала, но ясным это становится только тогда, когда она приносит плод. Между тем в потенции будущий плод содержится уже в зерне. Лютер и его сподвижники могли быть сколь угодно искренне верующими людьми; современные пасторы, заключающие браки гомосексуалистов, с православной (а не православно-дипломатической) точки зрения вряд ли вообще имеют отношение к какому-либо христианству.

Сейчас уже очевидно то, что было еще неясно во времена Лютера: западная цивилизация перестала быть "наполовину христианской" и стала антихристианской (что отчасти понимает и сам митр. Кирилл), свидетельство чего - прикрывавшаяся дешевой демагогией абсолютно бесчеловечная и бескомпромиссная война против православной Сербии.

На чем же основано утверждение о еретическом характере западного христианства? Я не буду подробно останавливаться на этом вопросе, так как он разобран в моей статье "Выбор сделан" (название дано редакцией - "НГ", 29.01.99), не говоря уже о целом ряде богословских и философских трудов весьма уважаемых авторов (включая канонизированных святых). Несомненно, однако, что уважаемый владыка, как доктор богословия и человек незаурядного ума, конечно же, знает, что в ряду других ложных догматов по крайней мере Filioque и соборно осужденное на Востоке, но принятое Западом варлаамитское учение о тварности божественных энергий (кстати и сформировавшееся под влиянием западной схоластики) - суть то ложное догматическое основание, которое в конечном счете породило как универсалистский либеральный проект, так и всю западную цивилизацию.

Из всех принципиальных положений уважаемого владыки наиболее существенные возражения вызывает следующее. Митр. Кирилл признает роль универсалистского фактора, своего рода международного регулятора только за либеральным проектом и возражает лишь против его поползновений проникнуть на внутреннюю территорию частно-традиционной жизни, основой которой, например, в России и других восточнославянских странах является Православие. Автор призывает "органично и непротиворечиво сочетать" "общеобязательные" либеральные принципы с "национально-культурными и религиозно-ценностными ориентациями" принявших их стран. В применении к православной России это, по логике митр. Кирилла, означает сочетание истинного Православия с либеральным "полухристианством" (или полуересью, что то же самое), а поскольку, как мы показали выше, никакой полуереси в природе не встречается, это означает попросту сочетание Православия и ереси, что невозможно. Миссия же самого Православия, с точки зрения митрополита, должна состоять лишь в "сбережении и утверждении неповрежденной нормы веры", а отнюдь не в спасении мира (то есть отнюдь не в том, ради чего создал Церковь Господь).

Поистине одним из грозных признаков захватывающей весь мир апостасии является то, что одному из ведущих иерархов крупнейшей православной юрисдикции приходится напоминать истину, абсолютно непреложную для людей Церкви, от святых апостолов до новомучеников XX в.: Православие - не частно-этническое и национальное начало и не хранилище вероучительных истин, но универсальная религия спасения, предлагаемая для всех, хотя спасутся, по видимости, и не все. Именно под знаком универсализма (а не отстаивания права на "частный консерватизм" и "национальную традицию") жила древняя Церковь. Лидеры тогдашнего "мирового порядка" - языческой империи отнюдь не желали вовсе уничтожить христианство, предоставляя всем людям (в том числе и христианам) право верить, в кого те хотят, но лишь при условии воздания почестей императору, то есть при условии признания ими абсолютно нехристианского глобального мирового принципа, организовывавшего империю. Но мученикам и вообще древним христианам нужно было отнюдь не это право, но - весь мир, который, согласно обетованию, должен принадлежать Христу или погибнуть. Они предпочитали умереть за Христа, но не жить в этом мире, подвластном врагам Господа. Это было абсолютно утопично, недипломатично и противно языческому здравому смыслу (отрицание "религиозного плюрализма"). Но Господь сотворил чудо. И когда прямое мученичество в империи прекратилось, это было знаком того, что власть в мире отныне принадлежит христианам.

Дальнейшее развитие христианского мирового проекта носило не менее универсалистский характер. Христианская империя (Византия, а впоследствии и Россия) мыслила себя в конечном счете вовсе не как одно из государств в плюралистичном и нехристианском (или, скажем, "полухристианском") мире, но как универсальную территорию спасения, за пределами которой - тьма языческого варварства и антихристианской ереси. Это не всегда реализовывалось на практике, но это было исходным архетипом. Отсюда и мощный, неудержимый державный инстинкт, свойственный на протяжении веков в особенности русскому народу - инстинкт расширения империи. Это было не завоевание новых территорий с целью их безудержной и бесчеловечной, эксплуатации (каковыми были, скажем, завоевания Британской империи или "освоение" Северной Америки человеколюбивыми пуританами), но подлинное миссионерство, расширение территории спасения от ядра (столицы священной державы) к периферии. Отсюда и значение идеи завоевания Константинополя, с прагматической точки зрения, казалось бы, не очень осмысленной. Не менее неудержим и экспансионистский, экстравертивный инстинкт римских пап, которые с их представлением о себе как о вселенской Церкви были не меньшими универсалистами, чем православные государи. Не секрет, что православная Россия до сих пор считается у католиков миссионерской территорией (то есть как бы нехристианской страной), о чем свидетельствует назначение иезуитов на епископские кафедры в России. Православный проект именно универсально организовывал ойкумену священной державы, отнюдь не нивелируя национально-культурные особенности входящих в него народов, не подавляя их самобытность, будучи даже веротерпимым - в тех рамках, в каких дозволяла безопасность государства.

Универсалистским был и советский проект, представлявший собой, говоря словами Гегеля, как бы "выворачивание" православного, где все смыслы менялись на противоположные при сохранении исходной структуры.

Теперь все эти проекты вроде бы рухнули. Русский народ устал от глобализма, захотев пожить "частной жизнью". На повестке дня иная глобализация (и здесь, с точки зрения констатации факта, очевидным образом прав митр. Кирилл) - глобализация на основе неолиберального мирового проекта. В целом правильно характеризуя его и те опасности, которые от него исходят, митр. Кирилл, тем не менее, как профессиональный экуменист и дипломат, строит иллюзии по поводу возможной общности, общих точек соприкосновения между истиной верой - Православием и "полухристианским" либерализмом. Он, таким образом, склонен отказаться от главного в христианстве - его универсальной миссии, заведомо отдавая лидирующую и объединяющую роль в мире либеральным "полухристианам", то есть еретикам. Парадокс состоит в том, что, оправдывая экуменизм необходимостью свидетельства об апостольском Предании, о "неповрежденной истине веры", митр. Кирилл фактически отрекается от миссионерства, ибо отказывается от универсалистских притязаний Православия. "Свидетельство" вырождается в заурядную дипломатию. Стоит спросить: кого обратили в Православие "свидетели" из ОВЦС? И почему на экуменические встречи регулярно посылаются не настоящие миссионеры, а профессиональные церковные дипломаты?

действительности все события последнего времени свидетельствуют об одном: универсализм неолиберального проекта, устанавливающего "новый мировой порядок", не потерпит рядом с собой ничего иного, никакого многообразия и в особенности - Православия (о чем непреложно свидетельствует опыт Сербии, агрессия тоталитарных сект в России, упомянутое владыкой беспрецедентное давление, оказанное на российское руководство в связи с принятием нового Закона о свободе совести, наступление униатства и т.д.). Нужно сказать, что глобалистский и унитарный инстинкт гораздо лучше развит у лидеров мирового либерализма, чем у председателя ОВЦС и подчиненных ему сотрудников, как гораздо лучше развито у них и чисто инстинктивное понимание сущности Православия. Они-то хорошо понимают, что "мирное сосуществование" либерализма и Православия на самом деле невозможно, что мировой порядок в конечном счете непременно будет глобальным и единым. Весь вопрос только в том, кто будет стоять во главе его - православный государь, обеспечивающий многообразное цветение мировых культур, при условии верности Монарху (как это и было в Российской империи) или мудрецы с Уолл-стрита, с помощью подконтрольных им сил загоняющие мир в стойло обезличенной масскультуры и унифицированных потребительских "ценностей". И когда они бомбят православную Сербию, то с точки зрения логики своего проекта они абсолютно правы.

Творцы "нового мирового порядка" потому и стремятся уничтожить (или сделать принципиально иной) православную Россию и вообще православный мир, что совершенно справедливо видят в ней своего главного конкурента - колыбель универсалистского православного проекта. Непостижимым образом они продолжают бояться ее, несмотря на все унижение и видимое небытие, в которое ныне обращена Россия. Поэтому знал, что говорил умнейший Збигнев Бжезинский, когда заметил, что в новом мире для такой страны, как Россия, нет места.

Сущность современной так называемой "глобализации" - есть небывалое за 2000 лет восстание антихристианских сил, своего рода финал апостасии, давно уже начавшейся на Западе, стремление сознательных вероотступников подчинить себе весь мир. И хотя нам не дано знать времена и сроки и не дело простых смертных высчитывать их, грозные знамения последнего времени и главное - именно глобальный и безудержный характер антихристианской экспансии заставляют нас вспомнить о том плане истории, который начисто отсутствует у митр. Кирилла - плане эсхатологическом. Весь пафос его - "разумное" устроение жизни в этом, земном мире. Владыка при этом забывает (или делает вид, что забывает) о том, что рано или поздно этот мир кончится и всем нам придется отвечать за свои дела на Страшном Суде. И если мы сейчас, уповая на всегда чудесную и благодатную помощь Божию, не отстоим Православие как универсальный принцип и единственно спасающую мировую религию, это будет означать лишь индивидуальное поражение каждого из нас и России в целом, но отнюдь не поражение Православия, ибо Господь все равно отстоит его в конце времен.