Мандельштам умер в декабре и в мае

Поэтическая мечта современной латиноамериканки – пройти по Парижу собственными ногами. Пьер Огюст Ренуар. Бульвары Парижа. 1875. Музей искусств, Филадельфия, США

В молодом шекснинском издательстве «Челнок», основанном лириками Григорием Шуваловым и Сергеем Бачинским, вышла двуязычная антология. В ней представлены стихи авторов стран Латинской Америки и некоторых отечественных поэтов. Книга сравнительно небольшая, рассчитанная скорее на первое знакомство читателя с новой землей. Однако это важное начинание для нашего сложного времени, когда жанр поэтического перевода оказался наиболее уязвимым.

Утверждают,

Что поэт Мандельштам

Умер в декабре, январе,

В марте и мае,

Когда шел снег

И когда шел дым

Из засыпанных ям.

«Неужели я настоящий

И действительно смерть 

придет?»

(Альваро Мата Гией в переводе Юрия Татаренко).

Над «Солнечным ветром» трудилось немало разных специалистов. С подготовкой подстрочников помогал Южный федеральный университет, переводы осуществлялись такими литераторами и поэтами, как Нина Ягодинцева, Елена Альмалибре, Евгения Решетникова, Григорий Шувалов и др. Кроме того, в сборник вошли стихи указанных отечественных поэтов с параллельным переводом на испанский. Сама идея книги зародилась на международном фестивале поэзии «En el lugar de los Escudos». И ни один из авторов Мексики, Сальвадора, Колумбии, Эквадора и других 10 стран нам, «широким читателям», не знаком. А между тем это в основном поколение рожденных в 1950–1970-е, среди них девять женщин, подчас со сложной биографией, – не только поэтессы, но и педагоги, редакторы, лауреаты национальных премий. Информацию о них трудно найти в русскоязычной сети, так что даже краткие сведения в приложении – заслуга составителей. Хочется верить, что это начинание, этот шаг в поэтический мир, который не так уж близок нам, и все же созвучен – лишь начало, лишь проба, за которой откроется океан.

Но старуха не видит полета,

не слышит заливистых песен,

и лето давно не касается 

глаз неподвижных ее.

Как же больно вращаются

 стрелки,

когда день доедает остаток

 жизни,

и ладони похожи на сухие 

листы…

С кончиков пальцев ее лепесток 

падает желтый.

(Лус Мари Хиральдо в переводе Эллины Савченко).

Солнечный ветер. Современная поэзия России и Латинской Америки.– Шексна: Челнок, 2024. – 170 с.

Нас с сестрою учили читать,

я с трудом собирала буквы.

Мир казался мне странным 

и сложным,

помню,

мама сквозь слезы сказала,

и во взгляде ее отразился

яркий глянец волшебной 

обложки,

будто мир наш –

подобие диска,

что вращается

словом

любви.

(Марта Жасмин Гарсиа в переводе Светланы Амбрасовской).

В основном стихи латиноамериканских поэтов в оригинале близки к верлибру, гетероморфной форме, куда реже к сонету. И потому в переводе возникает чувство пестроты эксперимента: от почти прозаического текста – до баллады и минималистического восьмистишия. Напротив, среди российских авторов, вошедших в сборник, преобладает регулярная поэтика. Видно, что стихотворения подбирались с тем расчетом, чтобы они были удобны и доступны в переводе на испанский. Тематика куда менее экспрессивная и сложная, нежели у иностранных собратьев. Это красота пусть и скудной природы, тревоги немирного времени, социальные мотивы, ностальгия по простой и трудной, но родной жизни родителей. Поэзия латиноамериканки – это мир экспансии и даже индивидуализма. Она хочет вырваться, наконец, из патриархальных тисков, пройтись по Парижу собственными ногами, прочесть Пессоа своими глазами, она хочет любви, а не вынужденного брака, хочет все попробовать, несмотря на бедность и малые возможности. Это отчасти подростковая жажда познания мира, пусть даже опасного и недружественного, потребность окунуться в водоворот «настоящей жизни». Стихи нашей соотечественницы совсем иные – напротив, это мечта о возвращении. В тихий и скромный, но мирный дом родителей, в поле, где когда-то предки собирали колосья. Ее не пугает ни бедность, ни печаль этого края, потому что она не хочет открывать большой шумный мир. Ее цель – служить Богу и приобщиться к последним следам уходящей культуры, собственное «я» для нее отчасти растворяется в океане прошедших и окружающих жизней.