|
Так дерево превращается в древо…
Фото Андрея Щербака-Жукова
|
Прошлое ценит тот, у кого оно есть. Прошлое – жизненный путь, достаточно протяженный, чтобы иметь возможность оценивать его этапы, рельеф, события. В стихотворении, давшем название сборнику («Вечное древо»), речь идет о городском тополе через описание его противостояния камню, пыли, оторванности от естественной природы. Автор приходит к размышлениям о выживании вообще, и примером выживания является, по его замыслу, упорство и терпение дерева, бросающего зерна в будущее. Стихотворение длинное, повествование разворачивается последовательно, но есть ключевые моменты, где обозначены перекрестки судеб – людей и дерева: «…Вечное древо, ты что нам пророчишь?/ Что перед бурей, как ворон, клекочешь?/ Видишь, что давят нас серость и фальшь,/ Как твои корни свинцовый асфальт». В стихотворении использованы два кардинально разные по значимости понятия: «древо» и «дерево». Кроме того, «тополь» и «силуэт тополиный», что уточняется словами «и отливает всегда серебром», обозначая породу дерева как тополь серебристый. Повествуется о дереве, сила и упорство которого, готовность шелестеть листвой вопреки внешнему давлению являются примером стойкости, позволяют назвать его вечным деревом. В последнем четверостишье, в котором читатель предполагает найти итоговое утверждение, возникает неоднозначность прочтения, вывод идет в двух направлениях: «Дерево сеет упорно и скорбно/ Горсти семян, как библейские зерна,/ Знает – в песке прорастут семена,/ Верит – в безвременье есть времена». С одной стороны, вечность может быть освоена продолжением рода, реальный тополь сеет зерна, которые прорастут новыми деревьями. С другой стороны, зерна можно понимать как создания рук человеческих, как произведения искусства, то есть вечность прорастает плодами созидания, когда человек преодолевает серость, фальшь, равнодушие, не дает запылиться душе. Несомненно, именно в таком контексте дерево превращается в мифическое древо, простирающее свои ветви в далекое будущее. Автор не акцентирует ни одно из направлений, но называет стихотворение «Вечное древо» и дает такое название целой книге стихов, как бы подводя к очевидному выводу, но не озвучивая его: только творческими усилиями можно взобраться на небеса.
|
Виктор Медведев. Вечное древо:
Стихи и поэмы.– М.: Образ
(Э.Г. Побужанский), 2024. – 136 с.
(Поэзия XXI века)
|
«Вечное древо», особенно учитывая, что речь идет о серебристом тополе, тонко соприкасается по смыслу со стихотворением Аполлона Григорьева «Тополю» (1847). В нем также рассматривается сходство судеб человека и дерева: «Серебряный тополь, мы ровня с тобой…/ И поровну сил нам, быть может, с тобою дано…» И заканчивается стихотворение сходным молитвенным взглядом в небо: «Кудрявый мой тополь, с тобой нам равно тяжело/ Склонить и погнуть перед силою ветра чело.../ Но свеж и здоров ты, и строен и прям,/ Молись же, товарищ, ночным небесам!» Деревья – едва ли не главные герои книги. От стихотворения к стихотворению проходит тема дерева, стойкого, терпеливого, печального, страдающего: «В них что-то человеческое есть, Они, как мы, в спокойной жизни маются./ И будто молча защищают честь –/ Не гнутся, не сдаются, не ломаются./ На пригорке встали белые стволы/ В черных крапинках ожогов и обид». Но, в каких бы контекстах ни выступали деревья, сравнения с ними, отсылки к ним служат одной цели: воспоминаниям о прошлом, осмыслению прошлого человеком, прожившим долгую жизнь: «И снова тоскует душа/ О прошлом в моем настоящем». В стихах оживают образы, привычные для деревенской юности автора. Чем дальше уходит он от того времени и его обитателей, тем меньше находит в жизни примет, связывающих с прошлым. И, тоскуя по ним, с благодарностью выносит на свет их черты. В некоторых стихотворениях как своеобразная указка, напоминающая о том, что в поисках перекрестков прошлого и настоящего гармония достижима, появляется образ смычка, нужно лишь прислушаться к простым и добрым истинам: «Деревянный смычок,/ Не ломайся от горьких мелодий». Поэтическая живопись Медведева – стихи-повествования, стихи-воспоминания, стихи-зарисовки. Восхищает не изощренность, а как раз простота высказывания, кратчайшим путем приводящая к осуществлению поэтического замысла: к верному прочтению смысла, к искреннему отклику. Впечатление усиливается выразительными эпитетами: «И вдруг у дач бродячая сирень…»; «В ворота сонные дворов/ Втекал молочный запах стада».
Детство поэта пришлось на первые годы после победы в Великой Отечественной войне. Человек с чуткой душой не мог не впитать в себя их боль и ликование, которые резонируют и в стихах: «Пусть помнят все –/ Дорога на Берлин/ Навек махоркой русскою пропахла!»; «Я хочу постоять у проклятых,/ Роковых Бранденбургских ворот./ Свое имя штыком нацарапать,/ Горьким дымом пожаров дыша,/ Чтоб смогла с облегченьем заплакать/ Изошедшая кровью душа».
На одном стихотворении следует остановиться особо – «Слова». Его можно рассматривать как меру ответственности поэта перед словом. Оно начинается восторженным аккордом, утверждением своей власти над словом, завершается скорбным признанием, что даже одно слово способно победить человека: «Я прежде был счастлив,/ Пьянея от рифм и от ритма./ И были стихи – как признанье,/ Как бунт, как молитва…/ Весь мир, мне казалось,/ Лежал на ладони руки,/ Был прост и понятен,/ Вмещаясь в четыре строки./ Но время пьянило,/ А небо грозило возмездьем/ За легкость, за гордость,/ За странную веру созвездьям./ Весь мир изменился,/ Но правда превыше всего,/ И только двух строчек/ Хватило теперь для него./ А после был гнев, и обман,/ И страданье, и милость,/ Суровая мудрость/ В усталых глазах отразилась,/ И долго в сомненье/ Вела, как слепая, рука,/ Но всю мою жизнь без остатка/ Вместила строка./ А там уже смерть и друзей,/ И родных отнимала./ Лишь нескольких слов/ На последнем прощанье хватало./ Я правду постиг,/ Но сказать это слово боюсь…/ О всех, кто ушел,/ Без единого слова молюсь». Что же представляют собой те четыре строки, две строки, одна и слово? Четыре строки юности – боевой клич силы, смелости, самоуверенности, наступательный рывок, позитивный и всеобъемлющий. Две строки – отрезвление, сокращение границ, осознание ответственности. Но это пока еще отношения с внешним миром. Одна строка – взгляд в себя, оценка и переоценка. Слово – осознание, что мир, жизнь и ты сам – это не что иное, как люди, окружающие тебя. И, уходя, они уносят с собой мир, жизнь и тебя. Поэт не цитирует, не называет заветные строки и слово, давая читателю право догадываться самому. Стихотворение остается как черная вода, сквозь которую не видно дна, реальной глубины, а видно лишь собственное растерянное отражение.
Кроме стихов в сборник включены две поэмы – «Кижи» и «Петербург».
«Кижи» состоят из восьми стихотворений, ее внимание сосредоточено на Преображенском храме в Кижах и художнике, восхитившемся им и вложившем в свои холсты всю гамму чувств. Этим и ограничивается сюжет, но автор находит такое многообразие слов и эпитетов, что поэма предстает поэтическим кружевом, изысканной словесной вязью, что, в свою очередь, впрямую соприкасается с описанием строительства храма как деревянного кружева: «Из бревен ввысь взлетали главы,/ Легки, как ладные слова,/ И кто-то, будто для забавы,/ Сплетал из досок кружева».
«Петербург» отдает дань трагической странице в истории России – гибели Пушкина. Об истории дуэли написано много, поэма Медведева – еще один голос, оплакивающий поэта. «Петербург!» звучит рефреном на всем протяжении, и постепенно выстраивается понимание, насколько безразличен самодовольный город к нагнетающейся коллизии: «Встали улицы вокруг – Петербург!»; «Каблучков дразнящий стук… Петербург!»; «Выстрел. Эхо… Замкнут круг – Петербург!..»
Стихи Медведева весомы, материальны, их хочется взвесить на ладони, покачать в раздумье, как если бы это был белый гриб или поднятое из травы зрелое яблоко. Стихи хранят сокровенные мысли и воспоминания. Воспоминание часто приходит даже не картинкой или образом, а только настроением, ощущением, испытанным в памятный момент.
Галина Щербова 
Комментировать
комментарии(0)
Комментировать