Штурмовали небеса

Еще один портрет давно ушедшей эпохи. Кадр из фильма «Канувшее время». 1989

Человеческую жизнь (с деталями)

можно (в среднем) рассказать

за два часа,

доверительно бросаясь тайнами,

убедительно меняя голоса.

За сто двадцать (с чем-нибудь)

минуток

можно изложить, пересказать

стройных, ломаных, прямых и гнутых,

колыбель с могилой увязать.

Все-таки обидно: ели, пили,

жили, были – все за два часа.

Царства покоряли, окна били,

штурмовали небеса,

горы двигали и жгли леса –

все за два часа!

Не в первый раз смотрю снятый в 1989 году по роману Александра Бека «Новое назначение» фильм «Канувшее время». И опять вспоминаю это стихотворение Слуцкого.

«Повесть наших отцов, точно повесть из века Стюартов, отдаленней чем Пушкин, и видится, точно во сне», – писал Пастернак. Но кинематограф все-таки неплохая машина времени, особенно в умелых руках, и отдаленная эта повесть проходит перед тобой так близко и явственно, что ты сам становишься как бы ее участником и, загипнотизированный происходящим на экране, готов повторить вслед за Мандельштамом: «Попробуйте меня от века оторвать, – Ручаюсь вам – себе свернете шею!» – хоть век-то этот совсем и не твой, а твоих отцов и даже, может быть, дедушек.

Фильм, по правде сказать, жутковатый. Почему снова и снова появляется потребность его смотреть, и сам не знаю. Думаю, не в последнюю очередь способствует этому стихотворно-музыкальное сопровождение картины – леденящая душу музыка композитора Бориса Тищенко и такие же зловещие, будто из картины ужасов, стихи Бориса Слуцкого. Мало, что ли, инфернального наяву? Но смотрю, смотрю и ощущаю, как бегут по спине мурашки. Так Раскольников приходил на место преступления, чтобы ощутить что-то похожее, как будто это самое приятное на земле чувство. Смотрю, и понемногу открывается чужая судьба.

«Человеческую жизнь (с деталями) можно (в среднем) рассказать за два часа». Два часа длится этот фильм, а больше и не надо. Два часа с героем этой киноленты побудешь и, как сказано в этом стихотворении Слуцкого, все о нем узнаешь

Чего он ждет? Никакой весны на Заречной улице для него не наступит, хоть он до нее и доживет. И Дон разольется не для него. И самую жгучую, самую смертную связь со своим прошлым оборвать он не сумеет. И когда с наступлением весенней оттепели страх его станет чуть меньше, чуть больше сил ему потребуется, чтобы поддержать в душе верность былым убеждениям, а все сомнительное и мутное по возможности предать забвению. Как иначе удержишься на том «единственно верном пути», который он выбрал для себя?

В конце 30-х ничего этого он еще не знает. Человек незаурядный, преданный своему делу, возведенный на должность руководителя сталелитейной промышленности, трудится он не за страх, а за совесть, и все богатырские свои силы отдает любимой работе. И ждет, конечно, заслуженную награду. Ту самую, о которой сказал поэт Николай Панченко:

И только ты, страна полей,

Предпочитаешь сдуру

Делам своих богатырей

Их содранную шкуру.

И только громадная выдержка не позволяет никому заметить, что дрожит душа этого великана, как кролик, и каждую минуту ожидает страшного конца. Он его избежит, но даже этого он еще не знает.

Что и говорить – бурная была эпоха, и музыка Бориса Тищенко и стихи Бориса Слуцкого помогают ощутить ее явственно до галлюцинации. Этот мрачный, грозный рокот, похожий на рокот ревущего потока, которому невозможно сопротивляться. Слушаешь его и будто сам стоишь на волосок от гибели.

Разговор был начат и кончен

Сталиным,

нависавшим, как небо, со всех сторон

и, как небо, мелкой звездой

заставленным

и пролетом ангелов и ворон.

Потирая задницы и затылки

под нависшим черным Сталиным,

мы

из него приводили цитаты и ссылки,

упасясь от ссылки его и тюрьмы.

И надолго: Хрущевых еще на десять –

это небо будет дождить дождем,

и под ним мы будем мерить и весить,

и угрюмо думать, чего мы ждем.

Вот еще стихи Бориса Слуцкого, звучащие в фильме «Канувшее время». Они более откровенны, чем то, что позволяет сказать самому себе герой этой киноленты.

Я строю на песке, а тот песок

еще недавно мне скалой казался.

Он был скалой, для всех скалой остался,

а для меня распался и потек.

Я мог бы руку долу опустить,

я мог бы отдых пальцам дать корявым.

Я мог бы возмутиться и спросить,

за что меня и по какому праву...

Но верен я строительной программе...

Прижат к стене, вися на волоске,

Я строю на плывущем под ногами,

на уходящем из-под ног песке.