Жили-были, убыли, перестали быть

В поэзии Павла Белицкого много сострадания. Фото Евгения Лесина

Вздрагивают зыбко тени бытия, разворачивается лирическая песнь сострадания и, умножаемая констатацией яви, работает единым порывом:

В переходе старая

песенку поет,

Как водила молодость

на кронштадтский лед.

Как водила молодость,

старость увела.

Что ж, обыкновенные,

в общем-то, дела:

Жили-были, убыли,

перестали быть...

Мне про это песенку,

нет, не сочинить.

Как в авоське склянуло

сиплое стекло, –

От паленой водочки бабку

повело.

В поэзии Павла Белицкого (1968–2013), рано завершившего песню свою, много сострадания. Оно словно разлито внутри строк. Ведь жалко всех. Звукопись играет, подчеркивая элегичность жизни: «Жили-были, убыли, перестали быть…»

Так просто: на месте вчерашних людей образовывается пустота, и поэт, видя ее, провидит собственную смерть. Интонация Белицкого легка и разговорна. Как будто он мыслит рифмами, избегая прозы.

По Студенческой

в семьдесят-пыльном

Я ли это гуляю тайком

ШэШэПэшным двором

подзатыльным?

Это я ли с карбидным кваском

Известково-белесого цвета

Во взрывчатой бутылке

пивной?..

Для чего вспоминаю все это,

Что мне все это,

Боже ты мой?..

Но и метафизика здесь есть. Зашифрованная в простоте метафизика. Мы ведь меняемся постоянно. Где мальчишка? Где юноша? Вот уже человек, бормочущий стихи себе под нос, проходит мимо дворов детства, не узнавая их.

Легкие бабочки стихов, запущенные Белицким, кружатся, а в чьи души они садятся? Может быть, это и не важно, учитывая специфику времен. Попытка определения поэзии вспыхивает фонариком:

– Нет? Но все-таки – музыка?

Все-таки – свет?

Так над кромкою леса,

прозрачнее льда,

Чуть звенящая меркнет

звезда.

А за лесом, чуть слышно,

идут поезда,

И не важно куда.

Музыка эта разная. И ледяная, и теплая. Музыка эта и вела Павла Белицкого. Узнаваемость мира не требует рифмы:

Сидя у подножия Фудзиямы,

Мысленно гляжу вдаль.

Там все то же,

Что у подножия моего.

Что есть, то и будет. Бьются, страдая, люди-рыбы в сетях, бьются, и нет им пощады:

С кормы рыболовного

судна

Вижу Курильские острова.

Прекрасна земля в тумане.

Люди – рыба в сетях.

Все равно остаются и легкость, и стоицизм. Все равно поэзия позволяет выиграть, даже проиграв.

Лес прорастает собою

в себе

По круговому закону.

Так я прорастаю в своей

судьбе:

Корни престанут в крону,

Где птица устроит гнездо

себе,

Ласточка ли, ворона,

Ей и птенцам ее по судьбе

Корнем предстанет – крона,

А древо – птицею – взвысится

до облаков,

Береза оно или дуб.

Но птицам находится

свой птицелов,

И дереву – лесоруб.

Успеет ли птица спеть?

Успеет ли древо достигнуть

предела?