Убить нельзя, умрешь потом

* * *

– какая там любовь –

очнитесь –

мы на заклание идем

какая там соборность, витя

мы дождь рифмуем лишь

с дождем

и комья снега на макушку

нам падают среди весны

забыл любимую подружку?

а я забыл все свои сны

и боже как бывает тошно

смотреть на всё это кругом

убейте что ли, может можно?

– убить нельзя, умрешь потом

* * *

вечно каяться, вечно страдать. и грешить и биться о землю. вечно падать и плакать. стоять. в удивительно чистом сегодня. и не думать о том как тревожно вокруг. эта ель, этот папоротник, эта лазурь – синева и какая-то крем-брюле-с-молоком – удивительно чуткая рысь на пригорке в лесу. подойди к ней. не бойся, дружок. и ни раны, ни зги, у тебя ничего. она скажет тебе: «бог ты мой, сын родной!» и заплачет как глупая мама. обними ее и постой так минут тридцать-двадцать. а может и семь. сколько нужно минут обниматься с тобой? сколько нужно тепла отдать глупому зверю? уничтожить себя, притвориться живым и погибнуть опять понарошку. снова будет весна – снова карлик. кыштым. и, разбившись о стену в лепешку, понимаешь, что жил ты не хуже чем все: так же ел понемногу и так же любил. но любил ты, брат, сильно, и сильно горел – что ты умер, родной, что ты умер, любимый? а увидев ту рысь на пригорке в лесу – что сказал ты ему или ей милой этой? ты сказал ей про пушкина, фета, лису? ты остался один. чудно это. и вот плачешь ты милый такой и больной – тридцать литров уж слезок наплакал. посмотри – там в лесу, за кормой, где ни ветра, ни звука, ни шага – там сова, точно в классики детской игрой, проиграла опять три тыщонки. обмани ее, полюби ты ее, и иди будто снова живой. ну посмотрим, как будешь ее ты любить, когда страшные бури утихнут. ты свирепство свое оставь при себе. ты не глупый мужчинка, ты верный солдатик, ты сладкий воробушек зимнего лета. и скажи мне, дружок, отчего ты грустишь, когда танки над городом встали? лучше выпить сиропчик, уйти в карантин – не грустить никогда. без печали. и прожить так еще ну хотя бы два дня, а вот дальше – поминай как тя звали.

я родился и умер, любили меня – мне родители имя не дали. я был петей и васей, матвеем и ирой, я был даже совою в лесу возле речки. но смешному солдату и грустному сыну подарю карамель красно-желтого цвета. а внутри нее спрятано что-то такое, что никак не получится нам описать. ничего в ней и нет, ничего и не надо. ну прощаться пора. и не плачь – будь здоров. слезы брось и иди в лесопарк на прогулку. у тебя впереди еще много минут – и минута для рыси, и минута для волка. а сову мы сожжем на костре рано днем. там как раз возле сада хранится канистра. мы сову обезвредим, не бойся, сынок, я не дам ей пугать тебя хмурой весною. а как лето наступит – придет к нам олень. будет ягоды нам подавать на обеды. песни петь, целовать сапоги, снимать кинофильм, воровать в магазине конфеты. ох намучились с тобою мы, заяц. принимайся скорее же к стирке носков – не умеешь? ну дай хоть клубники с рогами. ты же знаешь – всегда будь готов.

не о том говорил я все дни и недели. не о том я молился в тринадцать часов. я хотел, чтоб другие березы и ели понимали меня с полуслов и без слов. но теперь остается лишь жрать те объедки от грядущего нашего общего счастья. ну пока. вот и я ухожу попрощавшись.

ты прости меня, милый глупый сынок. я не стану царем и не стану романом – будь готов, грустный мальчик, отвечай, что готов. и с тобою не будет ни рыси, ни папы.