Не улетай, любимый

А звезды все-таки прибиты к небу… Константин Богаевский. Звезды. 1922

«Если бы хоть одна настоящая звезда упала на заслуженную грудь, то не осталось бы ни того человека, ни даже самых отдаленных его единомышленников», – с научной точностью заметил когда-то Козьма Прутков. Ну что ж, приходится принять этот факт и с этим жить. Обидно, конечно, что какие-то плевочки, как обозвал Маяковский эти без устали сверкающие на небесах космические объекты, имеют право высокомерно смотреть на нас, прекрасно разумея свое высокое положение и потенциальные возможности.

Человек, венец творения, самое разумное из Божьих созданий, даже неприятные для себя выводы естествознания никогда отвергать не станет. И все же…

Не знаю, как вы, а моя душа возмущается. И скажу вам, что возмущение мое заставило меня искать факты, противоречащие этому утверждению. И я их нашел! Настоящие, документально зафиксированные, надежные факты, которые наглядно свидетельствуют, что, вопреки злокозненным утверждениям самоуверенной астрономии, звезды все-таки падали к человеческим ногам и не то что не убивали, а, наоборот, приносили неожиданное счастье. И сообщили мне об этом не какие-то там шарлатаны, а люди уважаемые, как вот, например, поэт Заболоцкий. А если кто мне не верит, то сам может открыть его томик и прочитать то, что я вам сейчас покажу. И пусть скажет мне после этого, можно ли трактовать изложенные там факты как-нибудь иначе. Итак, Николай Заболоцкий:

Это было давно.

Исхудавший от голода, злой,

Шел по кладбищу он

И уже выходил за ворота.

Вдруг под свежим крестом,

С невысокой могилы, сырой

Заприметил его

И окликнул невидимый кто-то.

И седая крестьянка

В заношенном старом платке

Поднялась от земли,

Молчалива, печальна, сутула,

И, творя поминанье,

В морщинистой темной руке

Две лепешки ему

И яичко, крестясь, протянула.

И как громом ударило

В душу его, и тотчас

Сотни труб закричали

И звезды посыпались с неба.

И, смятенный и жалкий,

В сиянье страдальческих глаз,

Принял он подаянье,

Поел поминального хлеба.

Это было давно.

И теперь он, известный поэт,

Хоть не всеми любимый,

И понятый также не всеми,

Как бы снова живет

Обаянием прожитых лет

В этой грустной своей

И возвышенно чистой поэме.

И седая крестьянка,

Как добрая старая мать,

Обнимает его…

И, бросая перо, в кабинете

Все он бродит один

И пытается сердцем понять

То, что могут понять

Только старые люди и дети.

Я не собираюсь, конечно, говорить вам, что звезды прибиты к небесной тверди ненадежными гвоздиками, как верили люди в древности, и поэтому иногда срываются. Вряд ли это правда. Хотя не знаю, как иначе объяснить вот это, например, стихотворение, принадлежащее перу нашего современника, недавно умершего поэта Дмитрия Нечаенко. Вот оно, читайте:

Жужжащий улей аэровокзала.

Он, не расслышав, нервно бросил: «Что?..»

«Не улетай, любимый!»

– повторяла

седая тетка в выцветшем

пальто.

И кто-то прятал в пазуху

заначку,

кто-то пыхтел цигаркой

впопыхах.

Торговки бойко продавали

жвачку

и бутерброды с пивом

на лотках.

Он был как все – немного злой

от водки,

привыкший улетать

и уходить,

какой-то муж

какой-то странной тетки.

В ее ли годы это говорить?

Толпа на регистрацию редела.

Огонь, как в храме, на табло

горит.

И женщина, как жрица,

то и дело

«не улетай, любимый»

говорит.

Как будто ей, уже имевшей

внука,

прожившей жизнь Джульетты

и Кармен,

впервые всё – и небо, и разлука,

и не было размолвок и измен.

И шел февраль, и было много

снега.

И, сам уже не свой в толпе

людской,

я проводил к досмотру человека

и втиснулся в троллейбус

до Тверской.

И ехал я, в любви не виноватый.

Вокруг меня качались,

как тростник,

какие-то студенты и солдаты,

какой-то с палкой сгорбленный

старик.

Все сами по себе, как будто

дети,

мы двигались сквозь отблески

реклам.

Нас не любил никто на белом

свете,

никто не ждал, прислушавшись

к шагам.

Я вышел в ночь. Я до сих пор,

как пьяный,

по городу, где мне приюта нет,

шатаюсь, захожу

в кафешантаны,

вычитываю сплетни из газет.

Мне холодно. Но я не вздрогну

даже.

Я одинок, но я не закричу.

И сам себе, ведь так никто

не скажет,

«не улетай, любимый»

бормочу.

Вот так почитаешь, почитаешь этих самых поэтов и целую ночь потом думаешь, кто же прав: современная наука или древние жители?