В слесарном цехе

Задача настоящего искусства не только в умении подать себя, добиться признания, но и сохранить свое место после того, как интерес к нему поутихнет, а переменчивая мода сойдет.

Символизм рубежа XIX–XX веков в этом плане оказался успешным проектом. Если рассуждать академически, то временные границы становления и расцвета этого течения в России совсем невелики. Всего-то пара десятилетий (1890–1910), после чего на смену пришли акмеисты, футуристы и иные не менее яркие направления модернизма. Тем не менее его плодотворное влияние чувствовалось на протяжении всего Серебряного века. Можно вспомнить основателя акмеизма Николая Гумилева, который никогда не скрывал, что является учеником Валерия Брюсова. Между прочим, Гумилев тогда же приглашал в созданный им «Цех поэтов» Вячеслава Иванова читать лекции о том, как писать стихи.

А еще одни конкуренты, на этот раз в лице эгофутуристов Игоря Северянина, во многом строили свое искусство на ироническом отношении к поэзии Александра Блока, Федора Сологуба, Шарля Бодлера…

Воздействовал символизм и на советскую эстетику. Замечательный поэт Александр Архангельский остроумно высмеял желание некоторых литераторов объединения «Пролеткульт» («Пролетарская культура») писать «под Бальмонта», создав едкую пародию:

В слесарном цехе скребутся мыши.

В слесарном цехе, где сталь и медь,

Хочу одежды с тебя сорвать я,

Всегда и всюду тебя иметь.

А Андрей Белый и Борис Пастернак (между прочим, отдавший в молодости дань футуризму) вообще пытались построить новое, еще только создававшееся «красное» искусство на идеях и принципах символистов (чистый образ как основа положительной эстетики).

Хотя рассматриваемое течение в первую очередь ассоциируется помимо литературы с живописью (Беклин, Врубель, Бакст) и музыкой (Скрябин, Чюрленис), тем не менее его воздействие сказалось и на кинематографе, например в съемках пейзажей у Сергея Эйзенштейна. А в фильме «Солярис» Андрея Тарковского он отчасти изменил литературную первооснову. Если в романе Станислава Лема, как подчеркивал сам писатель, конфликт связан с вторжением человека во внеземное пространство, то режиссер сместил его в этическую плоскость самосовершенствования и ответственности перед ближним, близкую символизму.

Стоит еще добавить, что помимо собственно влияния представители направления всячески стремились сохранить себя, опять выражаясь академическим языком, как культурный феномен. Все тот же Андрей Белый в полемическом задоре (не зря его за глаза называли Андрей Белогорячечный), вернувшись из эмиграции, даже написал труд с вызывающим названием «Почему я стал символистом и почему я не перестал им быть во всех фазах моего идейного и художественного развития». Правда, от публикации рукописи воздержался.

Такое сохранение основ символизма позволяет надеяться, что если не само течение, то его отдельные носители смогут вновь возродиться и в дальнейшем. Вот только нужен ли нам второй Блок или третий Брюсов? Мне лично первого (и единственного!) Валерия Яковлевича достаточно… Все-таки, как говаривал классик, «Вторая свежесть – вот что вздор! Свежесть бывает только одна – первая, она же и последняя. А если осетрина второй свежести, то это означает, что она тухлая!» То же и с писателями.