Во храме березы, на хуторе липы…

Владимир Наговицын. Я не узнан, я здесь по ошибке: Сборник стихов.– Кобрин, Издатель Ефтифеева Н.П., 2022. – 64 с.

На Востоке говорят: «Самое трудное – это напоить осла, не испытывающего жажды». Есть люди, которых сложно раскачать и заставить хоть что-то полезное сделать для себя. В данном случае говорю о поэтах, которые ни разу не удосужатся, чтобы собрать рукопись из всего написанного и издать отдельной книгой. У нас, среди студентов Литературного института, такой особенностью обладал поэт Владимир Наговицын. Тихий, застенчивый, интеллигентный юноша в очках, приехавший из Ижевска. Среди шумных своих приятелей его почти не было видно и слышно. Учился он на курс младше меня, а руководителем его семинара был поэт Смирнов. С Володей я практически не пересекался ни в поездках по Подмосковью с выступлениями в домах культуры или в рабочих коллективах, ни в поездке с нашей агитбригадой на Северный флот, ни на вечерах поэзии, когда нас приглашали в другие вузы столицы. Он избегал шумных мероприятий и праздничных вечеринок. Но писал стихи и обсуждал их на творческом семинаре, где и обзавелся кругом молодых людей, знавших и любивших его стихи.

По окончании Литературного института в 1978 году он уехал в Архангельскую область, в Пинегский район работать школьным учителем в селе Труфаново. Его стихи натурфилософичны и сходны с китайской или японской лирикой. Они коротки и немногословны, большая часть лишена названий и практически не отображает реалий тех лет, какими жила страна. Нет ни одного слова, обращенного к социуму. Вместо этого мы читаем:

Чернеет вода, леденеет звезда,

И листья, палитру художника выпив,

Смелей обсуждают прописку гнезда

Во храме березы, на хуторе липы…

Он тонок и наблюдателен по отношению к любезному его душе миру птиц, рыб и зверей; трав, цветов и деревьев. Он размышляет о скоротечности времени, о сиротстве одинокой и непонятой души творческого человека. Он не чужд дружеской компании в отчем краю, где можно поднять чарку:

за лес в перепадах негаданной мглы,

за высвист тоски снегириной,

за отчего теплого дома углы,

где прячется возраст

невинный.

Тема утраченного детства также находит место в его стихах, написанных бережно и с большой любовью к каждому слову:

А воды речек нянчат

бесконечно

Босое детство с удочкой в руке.

У Владимира Наговицына почти отсутствует любовная лирика, и только мимолетное прикосновение двумя-тремя словами создает ощущение, что эта тема ему не чужда.

В шести строках маленького стихотворения идет перечисление пейзажных образов: «за лунный луч», «за гусей», «за вереск», где в конце вплетается в их звукоряд одна инородная строка:

за губы, что обидчиво

припухли,

не хватит расплатиться

жизни всей.

Этим он выразил благодарность за все красоты окружающего мира.

Мы дешевым вином запивали печаль,

Жизнь считая случайным

подарком –

находим мы подтверждение этой благодарности по отношению к жизни.

Владимир до института успел поработать журналистом в районной газете. Не всегда в его текстах выдерживается рифмовка или ритмический узор стихов. Ему не хватало редакторской работы с текстами.

Он дорожил дружбой со своей когортой однокурсников. Не знаю, к кому обращены эти строки, но они звучат искренне и поражают глубиной мысли:

Мы на время с тобой реалисты –

Благодарны прорухе земной,

Что решились до дружбы

возвысить

Две судьбы на планете одной.

Возможно, Владимир Наговицын эти строки посвятил Николаю Александрову, который стал составителем этой книжки стихов своего друга.

Вот строки из письма Наговицына к чете Александровых. В них он рассказывает, что рыбачит, водит детей в походы, варит уху:

«Отдыхаю на северном говоре, простых лицах. Народ в основном светло-русый и светлоглазый. Галчата к тому же сплошь конопатые, так что я вспомнил поговорку: девка без веснушек что луг без цветов».

Не сразу возникла мысль об издании его стихов, а идею эту подбросила друзьям однокурсница Искуи Киракосян. Поддержала другая однокурсница – Маша Кость. А воплощать затею было поручено Николаю Александрову и его жене Любови Александровой, которые поженились еще в годы учебы. Живут Александровы в Белоруссии, в городе Бресте. Стихи собрали с миру по нитке: что-то сохранилось с обсуждений на семинарах, что-то пришло в переписке с Наговицыным, что-то добавилось из редких газетных вырезок.

В этих стихах прослеживается коннотация, исподволь подводящая нас к печальным раздумьям:

Настроит полночь легкую луну,

Затем сыграет что-нибудь

из Глюка.

Вчерашняя земля идет ко дну,

Но я еще держусь за гребень

круга

И, наглотавшись горя, дотяну

До берега – до женщины

и друга.

В предисловии к сборнику Николай пишет, что переписка с Наговицыным прервалась в начале 80-х годов.

Выяснить причину не удалось, но дошли слухи, что Владимир утонул…

Известно, что поэты нередко сами пророчат свою гибель. В последнем приведенном стихотворении Владимир Наговицын написал: «И, наглотавшись горя, дотяну до берега…» Но, как выясняется, не дотянул, к великому сожалению.

Книгу его стихов товарищи назвали по строкам одного стихотворения автора: «Я не узнан, я здесь по ошибке». Оставаться неузнанным – это удел великого множества пишущих людей. Но у особо одаренных всегда есть надежда на признание, пусть даже и не при жизни.