Бытием натирать мозоли

Андрей Теддер. Возьмусь писать я о России: Стихотворения.– Казань: Изд-во «Познание» Казанского инновационного университета, 2022. – 72 с.

Автор разбил книгу на три раздела. Названия их весьма условно отражают содержание: «Читайте, знайте, я любил», «Возьмусь писать я о России», «Одолень-трава». В первом пейзажно-погодная лирика – и никакого интима, которого ждешь из-за названия и который всплывает только в третьем разделе: «Не ешьте яблок. Так, на всякий случай./ И не смотрите женщинам в глаза./ Там бездна. Упадете на колючий/ Терновник, сверху слезы, как вода./ Омоют хладный труп на перекрестке,/ И камень вам укажет три пути./ Один из них – к любви, да вот загвоздка:/ Без молодильных яблок не дойти».

Во втором историческая тематика неотделима от фольклорной: «Старику Берендею невмочь./ Разуверилась в сказках Отчизна…». В третьем сказочные мотивы вырастают из деталей быта. Но во всех трех разделах показана жизнь в поисках гармонии и истины. Родина, но без пошлого русопятства. Люди – без всякого сюсюканья: «Жили три старухи на селе./ Жили-были, беды бедовали./ Квашеной капусте на столе/ Радовались искренне, бывало./ Комарихе – восемьдесят два./ Муж бил смертным боем, сын уехал./ Раз в два года денег на дрова/ Присылал да письмецо в утеху./ Митрофаниха едва жива,/ Но на грядках – огурцы рядами./ Вдоль забора скошена трава,/ Вымыт пол в избе под образами./ Третья и совсем не помнит год./ Мать родила девку в чистом поле./ Взмыл под облаками самолет,/ Вытолкнув младенчика на волю./ Обожаю женщин этих взгляд./ Ласковый, прощающий невзгоды./ Похоронки на троих лежат/ У Петровны на резном комоде».

Да и сам лирический герой – плоть от плоти народа. Его мировоззрение находится в равновесии с мировоззрением поэта, это чувствуется по стихам. Нет нагнетания тьмы. Нет глупо-безудержной радости и бодрячества. А миропонимание автора вырастает из системы ценностей русского человека: доброта, память, тема дороги, жажда справедливости, искание пути к Богу в конце концов. Видно желание поэта привести в гармонию состояние души лирического героя и сложность окружающей жизни. И невозможность это сделать, увы. Но поэт как бы встает над ситуацией: да, это та самая жизнь, которая во все времена всегда не сладка для жителя России. Зато душа вольна и, поднявшись над суетой, примет весь мир в его сложной огромности: «Изнурять себя ежедневностью,/ Бытием натирать мозоли./ Повторяемость повседневности/ Позволяет забыть о боли./ В моей жизни нет сильной надобы/ Мирозданию и Вселенной./ Я не верил бы в муки адовы,/ Но не может быть жизнь нетленной./ Там в цене только то, что ценится./ Продается лишь то, что бросово./ Небеса облаками пенятся./ А все лишнее смертью стесано».

Стихи сборника прозрачны, но не в том смысле, что они пусты. Они не замутнены ни литературностью (если хотите, литературщиной), когда поэту нечего сказать, и он собирает свой урожай с бору по сосенке со всей литературной нивы. Ни излишней метафоричностью, когда за поиском красивой строки теряются содержание и суть. Ни каким-нибудь авангардистским приемом, превращенным в главную деталь стихов. Хотя и вкусных «диалектизмов Даля» тоже нет.

Прочитав сборник, приходишь к выводу, что перед тобой все-таки философская поэзия: «…Ладно, что напускать таинственность./ Ведь на деле все очень просто./ Плюс на минус равно действительность/ От рождения до погоста». Философия не высоколобая академическая, а та, которую наш народ практикует на кухнях: «…Наследник русских пустомель,/ Люблю тебя страна./ Не спрашивай меня, за что./ Ответить мудрено./ Так дети любят шапито,/ А взрослые – вино…»

Да, такое вот любомудрие, спрятанное за любовь, за метания лирического героя по своей душе, за осенне-зимние пейзажи, за сказочных персонажей. Взгляду поэта присущи широта и глубина, уму – объемность восприятия жизни: «Мой город спит под плач метели,/ И мнится погребальный плач./ Как будто бы его отпели/ Владельцы строящихся дач./ Им не во что цветенье вишен,/ И огороды ни к чему./ Забор тем лучше, чем он выше./ Собаки воют на луну/ За неимением прохожих./ Подвымер местный люд, похоже./ И только крепость на холме./ И только памяти болтанка./ Да три гвоздики на броне/ В бетон вмурованного танка».

Сборник не идеален. Рифмы – самые простые, часто приблизительные. Встречаются и неточные: «заря – затая», «чертовни – полстраны», «поднимайся – станций». Да, огрехи видны. Но и автор пока не классик. И сборник, напомним, первый. И редактор – сам поэт (по нынешним временам, увы, обычное явление) – и это, к сожалению, часто исключает объективность по отношению к своим детям-стихам, иногда хромым и косым и даже непричесанным, но все равно талантливым…

Но в данном случае содержание искупает техническое несовершенство некоторых стихотворений. И это как-то странно: к одним поэтам относишься строго, а другим прощаешь явные неточности стихосложения. Видимо, дело в том, что одни поэты даже если стучатся к тебе всей мощью строгой правильности своих стихов, то от этого словесного напора только шум стоит в ушах, а глаза невольно закрываются от их блеска. А другие поэты почти что шепчут свои строки и даже не отсвечивают, но к ним поневоле прислушиваешься, потому что то, что они произносят тихо и спокойно, находят отклик в твоей душе. Каждому – свое: «Тогда была зима, и я, босой,/ Шел, чувствуя ногами холод снега./ А ветер над повинной головой/ Гнал облака по тракту вдоль Пинеги./ Я в рубище, но почему-то жив./ Мороз жесток палаческою злобой./ Мне б валенки, дубленку, жилмассив,/ Но я иду, оберегаем Богом,/ Беглец острожный – берегом реки,/ С едва живой душой в промерзшем теле./ И только ангел надо мной хрипит,/ Судьбу мою вздымая выше елей».

д. Бардово, Псковская область