Где юродивые пляшут без клюки и костыля

Демьян Кудрявцев. Русский как иностранный / Сост. Е. Нусинова; вступ. ст. Д. Кузьмина– М.: Культурная инициатива, 2022. – 192 c.

Учебник любого языка – по сути, found art, путешествие в карнавальный мир причудливых остранений, буйного примитива, нечаянных и вынужденных нелепостей. А если учебник современный – еще и медитативное погружение в маленькую рукотворную Аркадию, блаженное пространство, где очаровательные бесхитростные люди заняты лишь тем, что заказывают чашечку кофе, зовут друзей в кино, ищут потерянный зонтик, покупают яблоки и рассказывают бородатые анекдоты. «Учебник» Кудрявцева – не современный. Он – суровый родич зловещего викторианского «Чтения без слез» миссис Мортимер и навеки прославленного Набоковым «Дуб – дерево. Роза – цветок. Олень – животное. Воробей – птица. Россия – наше отечество. Смерть неизбежна» из грамматики Смирновского. Внимательно изучив эту книгу, вы освоите язык, на котором можно говорить при смерти, после смерти и даже со смертью. И перед смертью, разумеется, тоже. Хотя бы потому, что «перед смертью» – это не что иное, как вся жизнь.

«Романтика темной стороны» тут ни при чем. Перед нами медленная, зрелая в одном из самых печальных значений этого слова, налитая семантикой, словно свинцом, лирика. Герой Кудрявцева созерцает смерть, трагедию и тьму практически непрерывно, но он не заворожен ими, не испуган, как олень, попавший в свет фар, не пытается мысленным лучом превратить созерцаемое во что-то менее чудовищное. Он смотрит на ужас как на пейзаж, принимает его во всей пространственно-временной протяженности, спокойно впитывает простор, на котором все незыблемо и рассыпается одновременно – заканчиваются и длятся жизненно необходимые бессмысленные войны, теряется смысл, увядает материя, каменеет слово, понимание бесконечности Родины с внезапностью буддийского озарения вытекает из картины редкой степени мерзости…

Поэзия Кудрявцева – остроинтеллектуальная, разбегающаяся множеством аллюзий и недоговоренностей, она заставляет читательский ум в растерянности метаться, ловить ускользающую мысль, проваливаться в стратегически проделанные прорехи на грамматической ткани… но никогда не бросает его в метаметафорической пустоте, где нет ничего, кроме произносящего самое себя слова. Это интеллектуализм для людей, а не для придатков к речи, здесь есть верх и низ, право и лево, флора и фауна, классика мировой литературы и воспоминания о 90-х, коронавирус, уверенные политические высказывания, скорбь по ушедшим друзьям, любовь. Здесь смерть наполнена приметами быта и обжита, как обживается по привычке всякое место насильственного пребывания, а дихотомия «вечное – бренное» внезапно перекашивается, порождая удивительные сочетания материального и бесплотного, грязного и чистого, доброго и злого.

Каменный гость встречает не Дон Жуана, а Каменную бабу – не изваяние древних скифов, а Родину-мать с Мамаева кургана, и слышит от нее совсем не то, о чем рассказывают школьникам перед 9 мая. Памятники воинской славы превращаются в маяки исторической тщеты – «а если бы на сто раньше меня родила маман/я лежал бы нынче проткнут штыком в галиции», вот тебе и все чудо мировой истории, а итог индивидуальной человеческой жизни суммируется еще более прискорбно: «всё что мне дано точнее выдано/ серое белье сырою стопкою/ томик недочитанного идена/ родина болотистая топкая/ всё что бечевою перемотано/ сверено с инструкцией по описи/ ничего я не забуду если вот оно/ как на пересылке или в хосписе». Вопрос «Кому хорошо умирать на Руси?» встречает логичный ответ: «вообще-то любому кого ни спроси», однако инфернальный Петрушка из страны, «где юродивые пляшут без клюки и костыля», уверенно обещает: «мы с медведем ходим парой,/ всем поможем, если чо». Мир Кудрявцева до известной степени парадоксален – может, такая помощь в итоге пригодится больше всего?