0
3176
Газета Поэзия Печатная версия

08.06.2022 20:30:00

В газете каждой их ругают

Очень демократичный писатель Ярослав Смеляков

Тэги: поэзия, ярослав смеляков, история, ссср, кино, домино, репрессии


поэзия, ярослав смеляков, история, ссср, кино, домино, репрессии Я не гениален, нет у меня избытка сил, сказал о себе Смеляков. Фото из книги Ярослава Смелякова «Стихотворения и поэмы»

«Знаете, какое мое любимое стихотворение у Ярослава Смелякова?» – спросил подругу простой советский студент. И прочел ей строчки про девочку Лиду. Вы, конечно, помните этот эпизод из комедии «Операция «Ы» и другие приключения Шурика». А вот пришедший со смены слесарь-работяга мог бы процитировать жене из Смелякова вот это:

В газете каждой их ругают

весьма умело и умно,

тех человеков, что играют,

придя с работы, в домино.

А я люблю с хорошей злостью

в июньском садике, в углу,

стучать той самой черной

костью

по деревянному столу.

(…)

За агитацию – спасибо!

Но ведь, мозгами шевеля,

не так-то просто сделать

«рыбу»

или отрезать два «дупля».

И пошел бы стучать в домино... Очень демократичный писатель Смеляков. «Не обзывай меня бездельником, знаешь, какое мое самое любимое стихотворение у Ярослава Смелякова?» – спросил однажды подругу ежедневный завсегдатай литературных сайтов. И процитировал ей:

Я не о тех золотоглавых

певцах отеческой земли,

что пили всласть из чаши

славы

и в антологии вошли.

И не о тех полузаметных

свидетелях прошедших лет,

что все же на листах газетных

оставили свой слабый след.

Хочу сказать, хотя бы сжато,

о тех, что, тщанью вопреки,

так и ушли, не напечатав

одной-единственной строки.

В поселках и на полустанках

они – средь шумной толчеи –

писали на служебных бланках

стихотворения свои.

(…)

Всех бедных братьев, что

к потомкам

не проложили торный путь,

считаю долгом пусть негромко,

но благодарно помянуть.

Ведь музы Пушкина и Блока,

найдя подвал или чердак,

их посещали ненароком,

к ним забегали просто так.

Их лбов таинственно касались,

дарили две минуты им

и, улыбнувшись, возвращались

назад, к властителям своим.

Но – стоп! Если в первых двух случаях – со слесарем и со студентом – у женщин были все основания пропустить мимо ушей лукавые уверения своих спутников, то подруга завсегдатая литературных сайтов остаться равнодушной просто не имела права. Ведь стихотворение о графоманах изумительно хорошо, а заключительные две строфы – просто гениальны. Ей-богу, Смеляков что-то перепутал: не графоманов, а его самого коснулись музы Пушкина и Блока. Нигде я у него не встречал такой тонкой поэтической ткани. Даже в его вершинной вещи, в одном из лучших, может, стихотворений века – в «Манон Леско» – такого нет. Кстати, вот и сама «Манон», как же без нее, когда говоришь о Смелякове:

Много лет и много дней назад

жил в зеленой Франции аббат.

Он великим сердцеведом был.

Слушая, как пели соловьи,

он, смеясь и плача, сочинил

золотую книгу о любви.

(…)

Издавались книги про литье,

книги об уральском чугуне,

а любовь и вестники ее

оставались как-то в стороне.

В лавке букиниста-москвича

все-таки попался мне аббат,

между штабелями кирпича

рельсами и трубами зажат.

С той поры, куда мы ни пойдем,

оглянуться стоило назад, –

в одеянье стареньком своем

всюду нам сопутствовал

аббат.

(…)

Зазвенит, заплещет телефон,

в утреннем ныряя серебре.

И услышит новая Манон

голос кавалера де Грие.

Женская смеется голова,

принимая счастие и пыл...

Эти сумасшедшие слова

я тебе когда-то говорил.

И опять сквозь русский

снегопад

горько улыбается аббат.

Осталось не так уж много его вещей, которые сегодня можно перечитывать. «Что делать? Я не гениален, нет у меня избытка сил», – написал Смеляков сам о себе. Он, конечно, ошибался: был талант, был избыток сил, но были также обстоятельства, не слишком-то способствующие литературному творчеству. У поэта Игоря Шкляревского есть стихотворение, в нем много сказано.

В клуб не придет Ярослав

Смеляков,

Вечная вышла ему отлучка.

Только звездочки над стихом

Взошли, как лагерная

колючка.

Десять лет он в бараке мерз,

Двадцать лет согревался

водкой.

Черные скулы, орлиный нос

Долу язык повисает плеткой.

(…)

Игорь – князь между двух берез,

А Ярослав – как струна

со стоном –

Между свободою и законом

Ночью сердце разорвалось.

И приняла его стылая твердь,

Наших падений и взлетов

основа.

Тяжкая жизнь и легкая смерть

Время, раба твоего –

Смелякова.

Да, было всякое... Но вот – живой и даже прогуливается без конвоя, и вдруг перед взглядом вовсе не та глянцевая картинка, с которой сошла его девочка Лида, а хмурые женщины на тяжелых дорожных работах. И после всех ужасов, им пережитых, ему все-таки хватает души, чтоб ощутить это как собственное унижение и произнести:

А я бочком и виновато

и спотыкаясь на ходу

сквозь эти женские лопаты,

как сквозь шпицрутены, иду.


Оставлять комментарии могут только авторизованные пользователи.

Вам необходимо Войти или Зарегистрироваться

комментарии(0)


Вы можете оставить комментарии.


Комментарии отключены - материал старше 3 дней

Читайте также


О красивой жизни накануне революции 1917 года

О красивой жизни накануне революции 1917 года

Анастасия Башкатова

В какое будущее газовали "паккарды" новых русских буржуа, читающих первый отечественный глянец

0
1682
Поговори со мной

Поговори со мной

Арсений Анненков

В диалогах Юрия Беликова буквально на ходу рождаются и умирают открытия, разочарования, истины и заблуждения

0
951
Тоска по миру гармонии

Тоска по миру гармонии

Мария Бушуева

Автопортрет Бориса Кутенкова, перерастающий границы личного

0
771
В Бедламе нелюдей

В Бедламе нелюдей

Виктор Леонидов

Безумной была не Марина Цветаева, безумным было время

0
1126

Другие новости