Кружение монетки на ребре

Каждое стихотворение в новой книге Бориса Кутенкова «память so true» хочется (и, по-видимому, необходимо) разбирать особо, безусловно, не выпуская из поля зрения всей композиции. Я остановлюсь только на текстах, входящих в первую часть «человеку и саду его».

Во второй части, которой предшествует эпиграф из стихотворения Дениса Новикова «Как охваченный дрожью – охваченной дрожью», автор использует излюбленный прием – упоминание многочисленных имен. Для чего это нужно автору? Здесь много посвящений и эпиграфов и, как уже было сказано, много имен собственных. Гронас («гронасовский лед»), Седакова («седаковский мелос»), Рильке («Райнер Марину светло оттолкнет»), Цветаева («ибо мне не осилить тебя и меня,/ как елабужской жути – Марине»), Блок («где новой черни позывной звучит как блоковский гудок» и многое другое. Борис Кутенков обращается и к текстам песен, ну и, конечно, к полюбившимся строкам поэтов самых разных поколений: «заресничная страна» (Осип Мандельштам), «Когда-нибудь, прелестное созданье…» (Марина Цветаева).

На презентациях книги в зуме и в Библиотеке искусств им. А.П. Боголюбова звучали на этот счет разные мнения. Кто-то, например поэт Роман Шишков, считает, что поэзия Кутенкова «как губка, впитывающая все происходящее». Поэт Аман Рахметов полагает, что «у Кутенкова процентов 70 стихотворений посвящено кому-либо из живых или мертвых». То есть его стихи по большей части состоят из людей. В этом плане его можно сравнить с Поплавским, который тоже Борис. У него было много посвящений. Отчасти он знал, что он был необходим тем людям». На мой взгляд, главная метафизическая задача здесь – уловить отсветы правды в тени лжи и увидеть ложь под шкурой правды. Часто ли монетка падает на ребро? Но именно это кружение на ребре занимает поэта: здесь соединяется прошлое и настоящее, подсвечивая события особым образом.

что неумерший сталин

страшнее меня молодого

нашумевшего в сотне ветвей

никого не сплотив

что история тесным

застенком ведет голунова

через вечности ход

сквозь фонарный большой

нарратив

Поэта интересует «преображенная речь-полынья». Благодаря особой поэтической оптике Кутенков видит «письмена темноты», благодаря тренированному слуху улавливает гул, стрекот, хохот, треск; об этом замечательно писала Марина Гарбер в послесловии к предыдущей книге Кутенкова «решето. тишина. решено»: «Словарь из музыкального «реквизита» в его стихотворениях не случаен: дудочки, симфонии, пластинки, песни, голоса, оркестры, музыканты, пение и производные от вышеперечисленных, а также обратные, изнаночные – шумовые помехи, галдеж, тишина, глухота, немота: «милый ангел сорной речи,/ дай немного немоты». Как, впрочем, и сугубо фонетические, «бессмысленные», вроде считалок или припевов из детских песенок...»

На презентации книги поэт Надя Делаланд сказала о «нуминозном образе говорения за очень многих мертвых и живых поэтов, многоротом, многоголосом, полифоническом месседже». Сам же поэт ответил на этот вопрос так: «Многочисленные отсылки в этих текстах – это не «литературность» или не отсутствие своего слова, как может показаться недальновидному взгляду, а именно такой род говорения. В каком-то смысле это и необходимость задать высокую планку и для самого читателя, поиск идеального реципиента (возможно, утопический). Тот, кто увидит эти пароли, почувствует их «своими», тот и будет истинно «твоим» читателем, он же и соавтор. Как говорится, проиграть – так миллион. Например, стихотворение, где преобладал образ Шаламова, я писал в Вологде в 20 минутах ходьбы от его дома. Тогда же – по совпадению – читал «Четвертую Вологду», и захотелось побывать в его доме-музее. Удивительное чувство близости – при разумеющейся дальности! В этом стихотворении появились слова о потомках, как бы не «выдерживающих» этот уровень поэтической биографии; о времени, которое не располагает к «громкой» биографии поэта. Об условности наших личных трагедий, о преемственности и много о чем еще. Разумеется, это только часть возможного многообразия интерпретаций. Но – подчеркиваю – изначально стихотворение не было «о чем-то»: образ Шаламова в нем был зыбкий, но я уже изначально знал, что он будет присутствовать. А вот как развернется образ – это самая большая интрига стихотворения».

Интрига стихотворений Бориса Кутенкова – это то, над чем интересно думать всегда.