Обостренное чувство печали

Ну чего тут такого?! Обычные птицы. Алексей Саврасов. Вечер. Поле с воронами. 1880-е

У меня обостренное

чувство печали.

За окном моим долго

вороны кричали.

Ну чего тут такого?!

Обычные птицы.

А вот сердце болит.

И ночами не спится.

Я просила врачей –

излечить от печали.

Усмехались врачи,

головами качали.

Недовольно глядели – мол,

вот еще ходит.

Но лекарство нашли,

от бессонницы вроде.

Темно-синие тени легли

под глазами.

И тревожится совесть.

И мечется память.

И в мозгу, как преступнику

о преступленье,

Все кричат эти

черно-крылатые тени.

Я просила друзей – излечить

от печали.

Но вздыхали друзья,

головами качали.

Что-то мне говорили

про сны и приметы.

Но лекарство нашли –

мол, не думай об этом.

И опять посреди полуночи

бессонной

Затмевают мне свет

эти птицы-вороны.

Что-то где-то случилось.

А может, случится.

Зря не станут кричать

эти вóроны-птицы.

Я просила весь мир –

излечить от печали.

Звезды гасли.

И кронами липы качали.

Где-то плакал ребенок.

А где-то молчали.

И вороны кричали, кричали,

кричали…

* * *

Да свою ли я судьбу прожила.

Своего ли я коснулась креста.

Если б Душу мне отмыть

добела.

Добела Ее отмыть, дочиста.

Ничего-то у меня не сбылось.

Ни кола-то у меня, ни двора.

Кроме всклянь

осеребренных волос,

Никакого у меня серебра.

Призадумаешься – быть ли,

не быть,

Как начнешь свои копейки

считать.

Хочет время проучить,

приручить.

Хочет время мне хребет

заломать.

Только зря оно заводит игру.

Ни к чему его бездарная месть.

Я и руки-то сложу – не умру.

Я и в землю-то уйду – буду здесь.

Никому я не доверю свой свет.

Он на тысячу веков

только мой.

А за свой за несломимый

хребет

Посеребряной плачу головой.

* * *

А зима легла нынче грустная.

Вся метелями перечеркана.

Вся-то жизнь моя – песня

русская

Про белЫ снега, ночи черные.

По лугам иду по оснеженным.

А метель в лицо бьет

да колется.

Я хотела быть тихой, нежною,

Как закатный свет

за околицей.

Я хотела жить, чтобы

нравиться.

С королевичем перевенчанной.

Научила жизнь клясть

да лаяться.

Да глядеть вокруг недоверчиво.

Это ж кем я так перепугана,

Что боюсь теперь выйти

нá люди.

Всё обочь, обочь, всё за вьюгою.

Всё по наледи, всё по наледи.

* * *

Я в ту ночь не спала.

Я металась, как молния.

В моем доме в ту ночь

поселилась беда.

Те, кто были друзья,

стали мне – посторонние.

И ушли навсегда.

Снег валил и валил.

Снег качался над городом.

Ворожил-порошил,

кутал белым дома.

Я упала на стол головой

своей гордою.

И уже не сумела

подняться сама.

И была я пылинкой,

неведомым атомом,

Возомнившим когда-то

Бог весть о себе.

И ночник надо мною

посверкивал матово,

Усмехаясь нелепой моей

похвальбе.

Я молилась в ту ночь

беззащитно, неистово.

Но не слышало небо в своем

далеке.

И тогда содрогнулись

предвечные истины,

И сломались легко,

как иголки в руки.

Снег валил и валил.

Снег окно занавешивал.

Снег над домом моим

поднимался стеной.

Было тихо вокруг.

Только вечность кромешная

Шелестела над белой

моей головой.

* * *

Ну вот и все. Ни горечи,

ни страха.

Ни даже тени жалкого испуга.

И продана последняя рубаха,

Которую я берегла для друга.

Зачем мне было по земле

скитаться.

И над землей летать

высокой птицей.

Из всех моих богатств

мне пригодятся

Два пятака на мертвые

глазницы.

Как пусто все, чем я жила

доныне.

К чему рвалась я – мне не

стало ближе.

И вот сижу я, как Христос

в пустыне.

И в даль гляжу. И ничего

не вижу.

* * *

А в общем-то, я на признанья

не падка.

Да что в них и проку,

в наивных признаньях.

Вот мне б разгадать

наконец-то загадку

Любви своей странной

к поре увяданья.

Дождь еле заметной скользит

паутинкой,

Как будто и вправду земли

не касаясь.

По мокрой, едва

различимой тропинке,

Шагает чуть боком

ворона седая.

Не в этом же, право,

таится причина

Покоя и света, плывущего

в Душу.

О, как я покорна холодным

равнинам.

О, как я покорна,

о, как я послушна.

Как будто сама я и день

этот блеклый.

И голых берез беззащитные

кроны.

И эта, идущая чуточку боком,

На мокрой тропинке

седая ворона.

* * *

Давит зной. Сушит лица.

И траву долу клонит.

Прилетай, ворон-птица,

Из моих пить ладоней.

Где ж твоя ворониха.

Иль уж ей не подняться.

Ох ты, боль моя, лихо,

Как с тобой поквитаться.

Ты летаешь высóко

Над родимой сторонкой.

Не видал ли ты, ворон,

Моего вороненка.

Ты найди его, ворон.

Расскажи ему сказки.

Ты не клюй ему, ворон,

Его черные глазки.

Но опять птица-ворон

Только плачет да стонет.

Не летит птица-ворон

Из моих пить ладоней.

Бьются черные крылья,

Задыхаясь от боли.

Не летит птица-ворон.

Пьет росу в чистом поле.

Ярославль