«Альбом с серебряным обрезом» – книга-эпоха

Фрагмент рукописного «Альбома с серебряным обрезом» Михаила Зенкевича – стихотворение «Хочется со многими людьми…». Фото © Рукописный отдел Института русской литературы (Санкт-Петербург)

Архивы нехотя делятся тем, что им некогда доверено. Их жадная тишина безжалостна. Они – загробье нашей литературы, живейшие сгустки которой во множестве остаются их заколдованной принадлежностью. Из разряда редчайшей удачи – недавнее открытие-возвращение литературного памятника XX века, длительно бытовавшего в отзвуках устной легенды. Это рукописный корпус стихов Михаила Зенкевича с начала 40-х по начало 70-х.  Иссеченный лезвием времени том. По-авторски – «Альбом с серебряным обрезом». Фактически – избранное из второго тайма почти 70-летней игры хавбеком на поле поэзии (уместная метафора при пылком увлечении Михаила Александровича футболом). С вкраплениями кое-чего из написанного до войны. Ковчежное стремление – объять и сохранить. А как иначе, если за те самые три десятилетия Зенкевич был удостоен единственного, невесть как искореженного благопристойной осторожностью сборника?

И все же образ, слагающийся на протяжении «Альбома», – это не страдалец на растерзании у рукотворных стихий, а сильный, спокойный человек, способный честно отбывать любую судьбу. Речь, произносимая без нажима, но не сбивчиво. Заблудившийся безмолвный призыв к мерцающим сумеркам будущего: «Запомните меня таким!» Заповедник записей и замыслов, показывающий в новой полноте поэтическую историю автора, да и панораму русской лирики умопомрачительной эпохи. «Альбому» уготована мозаическая, дробленая изначальная жизнь на виду. Он станет и предметом интереса Международной научной конференции к 135-летию Михаила Зенкевича в петербургском Институте русской литературы в середине сентября.

Здесь – очередные извлечения из прочной цепочки еще не знакомых читателям стихотворений.

Михаил Зенкевич

* * *

Проснулся ночью, не могу

Никак уснуть.

Дыханье, словно на бегу,

Сжимает грудь.

Бетонный и холодный дом

Застыл, как дзот.

Цепями темными кругом

В атаку смерть ползет.

Отбить атаку я готов,

Во тьме смогу ль

Вдеть ленту золотых стихов,

Обойму светлых пуль.

Та-та… Та-та… Та-та… 

Та-та…

Заело пулемет…

Прямой наводкой темнота

По дзоту дома бьет.

10 февраля 1943

* * *

Как утром слетается воронье

На мусор помойных ям,

Так сходится с сумками 

                              к очередям

Крикливое злое бабье.

7 ноября 1943

* * *

Ты соловьем не всхлипывай,

Черемухой не стой.

Вдыхай июльский липовый,

Густой, как чай, настой.

Осыпались черемухи,

Отпели соловьи,

И всплески молний в промахе

Все бьют в зрачки твои.

За вспышкой вспышка 

                             чиркает

О серный коробок,

А ливень занят стиркою,

Ему и невдомек, –

Что дальняя, та самая,

Что дольше всех их ждет,

Вдруг ослепит, упрямая,

И в сердце упадет.

Вздохнув пыльцой душистою,

Поймешь ты, что прожгло

Грозою золотистою

В душе твоей дупло.

Утром после грозы 13 июля 1944

* * *

Нужно, чтобы песня на раздолье

Полным голосом звенеть могла.

Рвется в поле песенка подполья

Из потемок затхлого угла.

И сверчковая, как человечья,

Разлилась бы вольно по степи.

Да мороз загнал ее в запечье

Крыльями пиликать: 

спи… пи… пи…

1 ноября 1946

* * *

Погас блеск молний, гром утих,

Умолкнул гнев грозы.

Дай выпить мне с ресниц твоих

Жемчужинку слезы.

То капля счастья на двоих

С небесной бирюзы…

Отстаивает в сердце стих

Кровавый сок лозы.

Апрель 1950

* * *

Мертвые – не спутники живым

С бурными страстями 

                                   и делами, –

Их пугает наша кровь и пламя

Солнечным горением своим.

Лишь в воспоминаниях и снах

Изредка они нас навещают,

В бледный образ воплотив свой 

                                           прах,

И живущих нас тоской 

                                    смущают

По мирам непознанным, иным

И безмолвной речью предвещают

Час внезапного ухода к ним.

                    30 сентября 1952