Сорокин на белом коне

Лобанов – это Чехов в поэзии. Фото Лены Арто

В наше странное время не пишет стихов, пожалуй, только ленивый. А людей по-настоящему талантливых на удивление мало. К их числу, несомненно, относится Валерий Лобанов. В отличие от многих современников он работает преимущественно в традиционной системе силлаботоники. Однако безукоризненное художественное чутье ему подсказывает: для того чтобы избежать монотонности, присущей всякой слоговой повторяемости – спутнице классического метра, – нужна творческая неожиданность – будь то интонационный (и смысловой!) взрыв, достоевский выверт или просто смысловой удар, образцы которого дает нам, например, поэзия Цветаевой.

Что бы кто ни говорил, а силлаботоника – выверенный регулярный метр – ритмичнее верлибра, но требует словесных находок, творчески непредсказуемых решений текста. Ими блещет поэзия Валерия Лобанова даже там, где, казалось бы, мы имеем дело с очень традиционной образностью. В стихах Лобанова настойчиво звучит патриотическая нота, которую сопровождают узнаваемо традиционные ценности. Достаточно открыть «Легкое бремя» на странице, где напечатана «Песня о Родине». Прибегая к анафорической фигуре «Это ты», как бы заново узнавая Родину в различных ее проявлениях – и уникальных дарах, Лобанов пишет: «Это ты меня в детстве учила/ говорить на родном языке./ Книжку Пушкина ты мне вручила/ в третьем классе, в моем далеке». Воссоздавая панораму отечества по драгоценным крупицам, по воспоминаниям прошлого, поэт заключает:

Это ты

огоньки зажигаешь

в том поселке, где корни мои.

Это ты

на меня возлагаешь

вековые надежды свои.

Огоньки поселка в их видимой непритязательности – не огни, а огоньки! – знаменательны потому, что они как бы соединяют историю страны («вековые надежды») с частным автобиографическим опытом лирического субъекта – участника событий нашей современности. При всей традиционности мотива огоньков они – огоньки – знаменуют таинственное тождество, радостное совпадение истории и современности. Читая Лобанова, мы имеем дело с творческой неожиданностью не там, где обитают некие фантазии и экзотические слова-мотивы, а там, где оживают первозданные истины, и там, где звучат очень простые, но проникновенные слова. Иным путем идет Антон Пришелец – автор стихов, положенных в основу песни Кабалевского «То березка, то рябина…». Слова упомянутой песни подчинены хоровому началу и говорят о коллективных ценностях, тогда как в стихах Лобанова огоньки – это нечто единичное, уникальное, неповторимое, но таинственно связанное с жизнью страны в целом. Лирически сокровенная, не вполне присущая массовой песне (которая, впрочем, тоже имеет несомненное право быть), личная нота связывается в стихах Лобанова с малой родиной:

«И причины вроде нет,/ и лицо умыл…/ Стал на малой родине/ белый свет не мил» («Жизнь спустя»). Стихотворение завершается трагически: «Яблони повымерзли,/ Груша не цветет.// Яблонька да грушица…/ Жизнь на тормозах,/ вот она и рушится/ прямо на глазах». Обратим внимание на уменьшительную форму «яблоньки», сменившей «яблоню». Так упоминание близкого к родному дому древа звучит сердечнее, нежели в исходной форме. Вспомним и «огоньки» поселка. Тяготение порой к уменьшительно-ласкательным именам говорит о любви и боли. Боль окрашивает патриотизм и незаметно противостоит ура-патриотизму, лжепатриотизму. Не потому ли в стихах Лобанова есть место человеку? И его переживания по-своему иногда острее глобальных процессов:

Нет, не застенки Лубянки,

не Октября торжество, –

клизмы, уколы да банки

были важнее всего…

Валерий Лобанов. Легкое бремя.– М.: Волшебный фонарь, 2020. – 104 с.

что-то безотрадное

в песнях ямщика,

– читаем в другом стихотворении. Понимание того, что любовь к Родине – чувство, сопряженное подчас с болью, даже трагедией, а не только с благами жизни в своем краю, определяет таинственные смыслы стихотворения «Постмодернизм»:

провинция пригород пригов

сорокин на белом коне

Не без некоего литературного юродства связывая по звуковым контурам Пригова, пригород и провинцию – ту самую провинцию, где подчас безотрадно, сажая Сорокина на белого, на победного коня, автор указывает на то, что ерники-постмодернисты при своем, казалось бы, цинизме переживают за страну. И потому порой хулиганят. Ведь и у Есенина имеются внутренне парадоксальные строки, обращенные к матери (за которой угадывается и родная земля): «И оттого хулиганил и пьянствовал,/ Что лучше тебя никого не видал». Лобанов исподволь предостерегает читателя от поверхностного взгляда на русский постмодернизм. И в конном Сорокине (осознано автором или нет?) есть что-то, отдаленно напоминающее Есенина, который словно «проскакал» по жизни «на розовом коне». Белый и розовый – нет ли между этими цветами некоторого родства? Впрочем, у Лобанова присутствует и неизменная доля иронии по отношению к нашим постмодернистам – Пригову и Сорокину, они словно летят в пугающую пустоту:

и вся наша литература

и вся наша литерату

– намеренно обрывает стих Лобанов. Он принципиален, но человечен – отнюдь не чужд великой пушкинской максимы: «И милость к падшим призывал». Не потому ли в его стихах жива стихия диалога, вдумчивая, взыскательная, но свободная от лобового поучения готовность вести беседу с яркими личностями? «И какие основанья/ Этой жизнью дорожить?» – залихватски восклицает лирический субъект в стихотворении «Замолчи, метеосводка…». Далее – в лирическом финале – собственной персоной появляется Владислав Ходасевич:

Я не пью таблетки на ночь,

Я не вою на луну.

…Владислав Фелицианыч

Усмехается:

– Ну-ну…

Перед нами бездонная по смыслу лирическая недосказанность, сдобренная мудрым юмором Ходасевича. Интеллигентность как ощутимая составляющая поэзии Лобанова побуждает его и к внутреннему диалогу с творцом «Доктора Живаго»: «Какой-то небесный был подан мне знак –/ я с миром поладил,/ как будто ко мне подошел Пастернак/ и руку погладил». Не говорим уж о потрясающе найденной рифме «поладил» – «погладил». Описанный жест указывает на человеческую деликатность и душевную стойкость, незыблемую гармонию личности Бориса Леонидовича. «Руку погладить» в данном случае одновременно значит: внушить высшее умиротворение. В своей лирике Лобанов обнаруживает и дар диалога… А он предполагает не только верность себе, но также право на существование иного человека, иного голоса, иного пути. Не потому ли автор, не будучи постмодернистом, готов с пониманием отнестись и к постмодернистам, если они талантливы? Пусть даже они смотрят на вещи немного иначе.