Сыч на дереве страхи считает

Василий Киляков. От истока к устью: стихотворения разных лет.– Воронеж: Воронежская областная типография, 2021. – 168 с.

В предисловии Римма Лютая пишет, что разделы книги Килякова – «По дороге неторной, ковыльной», «Неповторимое», «Дар и вечность» – хоть и отчасти, но «соответствуют хронологии жизненных событий автора». Детские и юношеские воспоминания, взросление, опыт... Однако трансформации не видно, кажется, что Киляков прямо вот родился зрелым поэтом. Уже в ранних стихах – точный пейзаж: «…Зной безнадежно ровен и глубок,/ но тем отрадней из прохладной чащи/ смотреть на зыбкий марева поток,/ текучим хрусталем кипящий…» Или вот, ничего себе юношеские стихи: «Мы разные, а путь у всех один:/ еловая постель,/ рубаха мха да шишки./ И сколько огород ни городи,/ все помыслы – в достатке да в сынишке.../ Дни чередой проходят неизменно,/ пуховым снегом дума шелестит.../ Ты не один, поверь,/ теперь в окно глядишь,/ на колченогий стул склонив колено».

Это и о себе, и одновременно прямое обращение к читателю-собеседнику, гарантированно вызывающее ответ: стул не обязательно колченогий, хоть и сослан на дачу, но – да, гляжу, и помыслы именно таковы, и приятно, что не один. К тому же вполне изысканная форма.

Есть и обобщения, у зрелого поэта не может не быть, исключения – убежденные лирики вроде Фета и Исаковского, но и у тех прорывалось. Поэзия Василия Килякова грустная, терпеливая, иной раз до безысходности доходит: «Под какою корявой звездой/ ты, Россия, плывешь к непокою?/ Неужель, чтоб ожить,/ тебя мертвою сбрызнут водой –/ а потом уж – живою?» Стихотворение без названия, из одного только четверостишия, но вполне исчерпывающее по смыслу.

Обходясь намеренно скромными выразительными средствами, традиционными образами, поэт умудряется раздавать всем желающим роскошные подарки.

«Вот октября последний теплый взгляд,/ осенних яблок спелый аромат,/ их тяжкий стук в укроп, в сырую землю.../ Всему я рад, все чувственно приемлю:/ осенние и светлые пруды,/ и липовых аллей сквозное солнце,/ и лодку с ржавым черпаком на донце,/ и дальний свет предутренней звезды…/ Пройду один, опять по грудь в тумане –/ и с тихой радостью вдруг сердцем оживу:/ нет, некуда спешить – и никуда не тянет./ Бортом хлебает лодка на плаву.../ А завтра – глядь! – уже случайный снег –/ безмолвно, медленно, волшебно,/ как награда.../ Я на пороге – зрелый человек –/ вдруг сам замру, жалея целину/ осыпанного снегом сада».

Ощущения узнаются, совпадают, дары принимаются с благодарностью. Кто из нас не чувствовал нечто подобное? Для автора этих строк – это Клязьма, для автора стихов, возможно, Ока. Наши собственные эмоции, воспоминания о них, все еще живые, универсальные и уникальные, для каждого свои, но общие, неустойчивое существование которых мастерски зафиксировано поэтом.

Вторая и третья части полны столь же ровными, печальными, осязаемыми и закономерными стихами. «Корабельные сосны скрипят и скрипят,/ сыч на дереве/ страхи считает.../ Сколько лет я прожил,/ проволок невпопад!/ Сколько встреч впереди ожидает...»

Эта поэзия вне времени, она могла родиться и в года глухие, и в любое время раньше них, и позже, в 1990-е. Она вправе вызвать ассоциации хоть с Рубцовым, хоть с импрессионизмом. Но здесь нет иронии – или она очень глубоко упрятана, нет заимствований и полемики. Только сосредоточенность на самой себе.