Когда над нашей халабудою видна прозрачная вселенная… Одилон Редон. Будда. 1904. Музей Винсента Ван Гога, Амстердам |
Татьяна Вольтская
* * *
Мы, поэты, стоим пред Тобою в одном ряду,
Дуем в свою дуду,
Складываем по слогам Твой мир, едва соскочив с постели –
Как же мы Тебе надоели!
Оттрубив свое – когда нас отпустит шок,
Каждый прочтет Тебе свой стишок,
Запинаясь и путаясь, с ужасом понимая,
Что фальшивит, и белая даль немая
Оживет у Тебя за плечами: пойдет снежок.
Посмотри на нас: каждый держит пучок стихов –
Полевых, садовых или бумажных,
Будто взятых с кладбища; протянуть готов,
Но боится – страшно,
Вдруг не заметишь, не выдернешь из пучка
Ни василька, ни ромашки, ни маленького стишка,
Ни единой строчки, ни шепотка, ни крика.
Снег пошел, смотри-ка!
* * *
Из-под облака, из-под века,
Через поле, бесшумной толпой
Скачут бледные всадники снега
День и ночь – за тобой и за мной,
Все, к чему прикасаются – тут же
Превращая в дымящийся лед,
Все, чем жили мы – лучше ли, хуже,
Соль надежды и памяти мед.
Только солнечный слиток оранжевый
Улыбнется в просвете лесном,
Только в белые платья наряжены
Елки – девочки на выпускном.
Завертелась ветвей дискотека,
И следы заметались у пня.
То ли бледные всадники снега
Не узнали тебя и меня,
То ли, плавно спускаясь по крышам,
Через лес к магазину, к реке,
Просто медлят – и мы еще дышим,
От забвения на волоске.
* * *
И снег идет, и жизнь приснилась,
Вся мгла ее и кабала,
И весь бардак ее, и сырость,
И тлеющие купола.
Собора в месиве метели,
И красные глаза машин,
И легкий тополь, над котельной
Плывущий облаком большим.
Все белым схвачено, помечено,
И черный воздух, и герой,
И плавный шлем его, и меч его,
И дом, взмывающий горой.
Смотри, как весело, как здорово,
Виляя огненным хвостом,
Трамваю огибать Суворова
На площади перед мостом,
Искрить, покуда я иду к тебе,
И лед скрежещет, как металл,
И метроном из репродуктора
Еще не всех пересчитал.
* * *
Худой воробьиный жилет
И толстое небо на вате.
Давайте друг друга жалеть
И слушать друг друга давайте.
Внезапный хлопок по плечу,
Пустого трамвая бренчанье.
Как в очереди к врачу,
Мы здесь оказались случайно.
Столетий воронье перо,
Пророки в сандальях ременных,
Солдаты. Скажи мне пароль
Волшебный – Я твой современник –
И брошусь к тебе из толпы
И умерших, и нерожденных:
Мы живы, мы здесь, мы теплы,
Кружим наподобье поденок.
Чем в страхе дрожать, как желе,
Сидеть от обиды надутым,
Давайте друг друга жалеть –
Поскольку других не дадут нам.
* * *
Господи, пощади наш Содом,
В этом Содоме – мой дом,
Теплые заспанные тела
Детей, компьютер, кошка, и метель под утро мела.
Я, конечно, не Авраам,
Чтоб говорить с Тобой – но за крестами оконных рам –
Уж какие ни есть, корявенькие –
Тоже найдутся праведники:
Продавщица из пирожковой, Валя,
Учительница, забыла, как звали,
Доктор Нина Иванна, дворник Феруз.
Ошибиться боюсь –
Ну, хотя бы пять, ну хотя бы десять.
Интересно, смогут они перевесить
Весь этот пухлый ворох
Воров, прокуроров,
Судей, гэбистов –
Или суд Твой будет неистов,
Всех отдашь огню-палачу…
Все, молчу, молчу.
Илья Плохих
* * *
Я не завидую в жару
коту. С его-то шкурою
не призывал бы я к добру,
природу звал бы дурою.
В жару, в апатии зане,
живу весьма посредственно.
Когда завидую, то не
коту в жару, естественно.
Порой влачить невмоготу
злодейку-жизнь, разбитую.
О, не завидую коту
в жару. А так – завидую.
* * *
Мы говорим с котом как стоики.
Мы говорим с котом как циники.
Мы – то два мастера риторики,
то простодушнейшие лирики.
Став записными домоседами,
мы нашу речь плетем узорами.
И наша жизнь полна беседами,
а не пустыми разговорами.
Но есть минута сокровенная,
когда над нашей халабудою
видна прозрачная вселенная,
и мы молчим – как Будда с Буддою.
* * *
Я разделил с котом диван
и разделил обед.
Мы ходим вместе по делам
(простите – в туалет).
Представьте – даже в туалет,
без всякого стыда,
кот следует за мной, след в след.
Мур-мур, то есть да-да.
С чего все это повелось?
Теперь поди пойми.
Ходили ль мы когда-то врозь,
дружил ли я с людьми?
Я нахожу в себе, что рыж.
И слышу каждый звук,
когда подстерегаю мышь,
а кот строчит в Фейсбук.
* * *
Когда я говорю коту,
что кот не прав,
что нужно чувствовать черту
и чтить устав.
Когда я ставлю ту иль ту
вину на вид,
когда я говорю коту,
что кот бандит,
что заслужил стократ клейма –
«рецидивист»,
кот – целомудренность сама.
И взгляд лучист.
* * *
В дороге я скучаю по коту.
Летит экспресса резкое «ту-ту».
И бешеный состав, вершащий рейс,
стремясь согнуть заиндевевший рельс,
несет меня, растерянного, в мир,
где нет мне ни «мяв-мяу»,
ни «мыр-мыр».
* * *
Говорят, что, дыру прогрызши,
друг за другом земные мыши
все исчезли в норе портала.
Говорят, что мышей не стало.
Их не стало, а кот – приносит.
Кот мурчит: на здоровье, прозит!
Я прошу кота каждый вечер:
рыжий друг, не гуляй далече.
Рыжий друг, я волнуюсь. Мы же
как-нибудь проживем без мыши.
Худо-бедно, но нам хватало,
безо всякого там портала.
комментарии(0)