Не наша романтика

Ну как не поддаться обаянию пиратов, когда их играют такие актеры, как Николай Черкасов. Кадр из фильма «Остров сокровищ». 1937

Рискну сказать крамольные слова – авторская, бардовская песня появилась во многом благодаря тоталитарной системе социалистического искусства. Как протестное движение против царившего в литературе социалистического реализма и строго регламентированных песен… Конечно, у бардовской песни много истоков. Это и городской романс. Это и имеющий очень глубокие традиции большой старший брат – французский шансон. Да, пожалуй, и «блатная» песня тоже может считаться одним из истоков. Но истоки – истоками, а все же регламентированная социалистическая система сильно поспособствовала тому, что сначала появились Анчаров и Галич, потом Окуджава, Высоцкий, Юрий Визбор, Юлий Ким, Александр Городницкий и др.

Парадоксом, с моей точки зрения, стало то, что одной из форм протестного движения, несомненно присутствовавшего в авторской песне, стала пиратская песня. Парадокс, потому что пираты – это бандиты. А барды вроде как стремились к чему-то чистому и светлому. Но так получилось. Разумеется, пиратская песня была лишь небольшой частью бардовской песни. Но писали пиратские песни все. Ну, или почти все.

Сказать, что наши барды появились на этой площадке первыми – не скажешь. О, нет! Ведь до них был Вальтер Скотт, до них поэтизировал пиратов и корсаров Байрон. Да и у Гумилева великие открыватели новых земель немного на бандитов походили. А все же это явление в мировой литературе не было массовым. Но мы, как известно, всегда идем своим путем.

И сразу же вспоминается песня Александра Городницкого:

Пират, забудь о стороне

родной,

Когда сигнал «к атаке!»

донесется.

Поскрипывают мачты

над волной,

На пенных гребнях вспыхивает

солнце.

Земная неизвестна нам тоска

Под флагом со скрещенными

костями...

И никогда мы не умрем, пока

Качаются светила

над снастями!

Дрожите, лиссабонские купцы,

Свои жиры студеные трясите,

Дрожите, королевские дворцы

И скаредное лондонское Сити.

На шумный праздник пушек

и клинка

Мы явимся незваными

гостями.

И никогда мы не умрем, пока

Качаются светила

над снастями!

Автор за эту песню получил воспитательную беседу в райкоме. Ему было сказано: «Это не наша романтика!» Песню запретили для исполнения в залах, поэтому ее стали петь у костров.

Целый цикл пиратских песен был у веселого и вечно со всем несогласного Юлия Кима: «А если вдруг/ иссякнет наш сундук –/ Мы всюду рыщем,/ добычу ищем./ На целый свет/ для нас закона нет,/ А за семь бед/ один ответ:/ Пуля – капитану,/ петля – атаману,/ Остальной команде – камень привязать/ И в море!/ А пока мы живы –/ ищем мы наживы,/ А на то, что будет – трижды наплевать!»

Вызов. Несогласие с устоями и регламентами. Так ведь за это и любили. Потому и радостно пели: «…А на то, что будет – трижды наплевать!»

А вот его же «Песня старого пирата»: «…Английской королевы/ За мной гонялся флот,/ Сидел я и в остроге,/ И в яме,/ Меня среди Женевы/ Ждал личный эшафот, –/ И вот я здесь, я с вами!/ Пиастры и дублоны/ Мне ветер пригонял:/ Борт в борт, о шпагу шпага –/ И к черту!/ Зато в ответ мильоны/ Я на ветер швырял, –/ Мы с ветром схожи в чем-то./ Через глаз – повязка,/ Через череп – шрам.../ Это не жизнь, а сказка,/ Доложу я вам!/ Добычу при победе/ Мы делим пополам,/ И только малютку леди/ Я выбираю сам!»

М-да, особенно последние две строчки… Если представить в натуре, то не все очень радостно, лучше промолчать. Ким, написавший то ли пять, то ли шесть пиратских песен, и сам говорил: «Между прочим, песни про пиратов я нашел практически у всех наших бардов. И пираты в их творчестве – это воплощение свободомыслия, а не бандитизма на море».

В другом интервью он говорил: «У всех бардов есть хоть по одной пиратской песне. Но все они либо пародийные, либо шуточные. Либо романтичные, как самая главная флибустьерская песня – «Бригантина», из которой, по убеждению многих, вышли все барды. Пираты в ней – не уголовники, а, скажем так, вольнолюбивые альбатросы морей».

Кто были на самом деле пираты? Вольнолюбивые альбатросы морей? Воплощение свободомыслия? Да разбойники они были, бандиты и самые отъявленные негодяи. Работорговля даже в XVIII веке, не говоря про Средневековье, была обычным пиратским делом, так сказать, составляющей частью «бизнеса». И цвет кожи пленника, ставшего рабом, был не важен.

Очень-очень редко некоторые главари не были лишены благородства (вспомним «Одиссею капитана Блада») и играли в Робин Гудов. Но все же они были исключениями. Однако даже Булат Окуджава написал:

Что ж, если в Портленд

нет возврата,

Пускай нас носит черный

парус.

Пусть будет сладок ром

ямайский,

Все остальное – ерунда!

Когда воротимся мы

в Портленд,

Ей-богу, я во всем покаюсь,

Но только в Портленд

воротиться

Нам не придется никогда!

Сам Окуджава пел эту песню, играя в романтика, лирично и задумчиво. Зато очень экспрессивно, изображая прожженного негодяя, пел ее Леонид Филатов, сыгравший роль отсидевшего зэка в фильме «Из жизни начальника уголовного розыска».

Сильно барды не любили идеологическую песню, раз в качестве лирического героя у них появился бесшабашный и отчаянный пират. Так было в 60-х, 70-х и 80-х годах. А в 90-х на улицы вышли «братки». И песни про благородных и романтичных пиратов петь сразу перестали.

К пиратской теме обращался и несколько сторонившийся бардовской песни Владимир Высоцкий. Разумеется, пираты и у него были романтичными искателями правды и справедливости.

На судне бунт, над нами чайки

реют,

Вчера из-за дублонов золотых

Двух негодяев вздернули на рею,

Но – мало. Нужно было

четверых.

Ловите ветер всеми парусами!

К чему гадать! Любой корабль

– враг.

Удача – миф, но эту веру сами

Мы создали, поднявши черный

флаг.

В другой песне Высоцкого навстречу своим мечтам на пиратском корабле плывет юнга:

Был развеселый розовый восход,

И плыл корабль навстречу

передрягам,

И юнга вышел в первый свой

поход

Под флибустьерским

черепастым флагом.

Может быть, самая известная пиратская песня Высоцкого – «Еще не вечер», посвящение четвертой годовщине создания и существования Театра на Таганке.

Четыре года рыскал в море наш «корсар»,

В боях и штормах не поблекло

наше знамя,

Мы научились штопать

паруса,

И затыкать пробоины

телами.

За нами гонится эскадра

по пятам,

На море штиль и не избегнуть

встречи,

Но нам сказал спокойно

капитан:

«Еще не вечер, еще не вечер».

Театр был бунтарский, бунтарский был коллектив. Театр, несмотря на бешеную популярность, постоянно боролся за существование. И, понятное дело, капитаном театра был Юрий Любимов. Конечно, тема благородного разбойника пришлась очень кстати и по поводу, особенно вместе с темой выживания театра в противоборстве с властями:

Но нет, им не послать его

на дно –

Поможет океан, взвалив

на плечи,

Ведь океан-то с нами заодно.

И прав был капитан: еще

не вечер!

Писали пиратские песни и другие барды. Вот пиратская песня Леонида Сергеева – опять от лица пирата-романтика.

Кому же хочется на ужин

к барракудам,

Куда приятней – к королеве

на обед,

А впрочем, королевы все зануды,

Пирату ж умирать нигде

не худо,

Жаль, чистого белья в запасе

 нет...

Иногда пиратская песня преследовала не тему протеста – автор использовал пиратскую тему в поисках экзотики и романтики южных морей. Ведь написала пиратскую песню даже Новелла Матвеева («Отчаянная Мэри»), написал Юрий Аделунг, не очень удачную пиратскую песню написал Юрий Визбор (про горы у него получалось лучше), написал пиратскую песню от лица пирата-романтика Борис Вахнюк:

Нам не до женщин,

черт возьми!

Но мы, от них глаза не пряча,

Считаем лучшею из них

Красотку с именем Удача.

Есть один закон у нас:

Не на суше мили мерить,

В дружбу верить да в компас,

Да в попутный ветер верить.

Пускай хоть бог, пускай хоть

черт –

Мы с тем и с тем на равных

выйдем, –

Прихватим крючьями за борт,

И кто кого – еще увидим!

Ну а теперь давайте повспоминаем про «Бригантину» Павла Когана. Она отличается от пиратских бардовских песен, хоть, вероятно, и дала им начало. Да, написана она была, когда авторской песни еще не было.

А как «Бригантина» была написана? По словам Георгия Лепского, товарища Когана и автора музыки «Бригантины», дело было так. Песня была написана спонтанно, просто в компании 17–18-летних парней (интересующихся литературой) появилось желание написать песню. 18-летний Коган, в 1937 году уже студент первого курса Института философии, литературы и искусств (ИФЛИ), присел и за несколько минут написал первое четверостишие:

Надоело говорить и спорить,

И любить усталые глаза...

В флибустьерском дальнем

синем море

Бригантина подымает

паруса...

Начало было положено, и Лепский (ему было 17 лет), наигрывая на рояле, начал импровизировать и подбирать мелодию. По словам Лепского (в ту пору даже не очень знавшего нотную грамоту), сначала пришла музыкальная фраза на последние две строчки, а потом придумалась мелодия начала куплета. Тем временем Коган, отойдя в соседнюю комнату, сочинял остальной текст:

Капитан, обветренный,

как скалы,

Вышел в море, не дождавшись

нас...

На прощанье подымай бокалы

Золотого терпкого вина.

Пьем за яростных,

за непохожих,

За презревших грошевой уют.

Вьется по ветру «Веселый

Роджер»,

Люди Флинта песенку поют.

Так прощаемся мы

с серебристою,

Самою заветною мечтой,

Флибустьеры и авантюристы

По крови, упругой и густой.

И в беде, и в радости, и в горе

Только чуточку прищурь глаза.

В флибустьерском дальнем

синем море

Бригантина подымает паруса.

Два часа, и песня была готова. Как писал Лепский: «Откровенно говоря, авторы остались довольны своим произведением. Понравилось оно и нашим друзьям».

Откуда взялись люди Флинта? А вот откуда. В 1937 году вышел фильм «Остров сокровищ». Сюжет Стивенсона создатели фильма изуродовали, как бог черепаху. Сейчас даже не верится, что вся заварушка с поиском пиратского клада на острове сокровищ затевалась (согласно замыслам авторов фильма), чтобы раздобыть деньги на приобретение оружия для ирландских повстанцев (а доктор Ливси был одним из руководителей повстанцев). Мальчик Джим Хокинс, по замыслам создателей фильма, превратился в девушку Джен, влюбленную в Ливси. Она, загримировавшись под мальчика, тоже проникает на пиратский корабль. В конечном итоге повстанцы оставляют пиратов на необитаемом острове, а сами возвращаются в Ирландию с сокровищами, чтобы продолжить восстание. Сейчас такая переделка сюжета романа кажется дикой. Но в фильме была великолепная песня Василия Лебедева-Кумача и Никиты Богословского, которую исполнял пират Джон Сильвер:

По морям и океанам

Злая нас ведет звезда,

Бродим мы по разным странам

И нигде не вьем гнезда.

Стала нашим капитаном

Черная, как ночь, вражда,

Что там унывать,

Нам нечего терять,

Пей допьяна,

Будет волна,

Кровью полна.

Приятель, смелей

разворачивай парус,

Йо-хо-хо, веселись, как черт,

Одни убиты пулями, других

убила старость,

Йо-хо-хо, все равно за борт.

Музыкальный мотив сложный, но эту песню у костров поют даже сейчас. Немногие песни живут по 70–80 лет. Скорее всего люди Флинта у Когана появились из этого фильма и этой песни. «Бригантина» же первые два года не выходила из узкого круга друзей Когана и Лепского, а потом стала распространяться в ИФЛИ, МГУ. Бог весть как она стала народной. Но ее пели даже на фронте. Вот свидетельство поэта-фронтовика Давида Самойлова. Он вспоминал, что на фронте «Бригантину» пел старшина, с которым Самойлов одно время воевал, «человек из алтайской деревни», причем старшина из алтайской деревни утверждал, что это – старинная песня. Да, вот так народными песни и становятся.

А потом песня стала забываться. И новую популярность она обрела в начале 60-х, когда ее стал исполнять все тот же Визбор. Он с охотой и очень успешно давал новую жизнь подзабытым песням, на которые обращал внимание. (О том, как он «спас», возродил «Военную Баксанскую песню», мы писали в «НГ-EL» от 22.06.17). Визбор на концертах и в беседах с друзьями говорил: «Бригантина» Павла Когана – это как символ новой дороги, отправления в путь, неизвестной пока еще, но уже ясно предчувствуемой радости».

Да, и в 30-х годах романтика прорывалась сквозь идеологию, только была она тогда немного не такая, как в 70-х. У Когана был не протест, это скорее томление по иному, светлому и далекому пути. Вот как характеризовал своего товарища Лепский: «Безудержный фантазер и мечтатель, забияка и атаман. Но более всего он был поэтом и романтиком, видящим жизнь возвышенно и взволнованно». Романтик? Да, несомненно. Время было другое. Была тогда такая романтика, в том числе и мечты об экспорте революции. «Но мы еще дойдем до Ганга,/ Но мы еще умрем в боях,/ Чтоб от Японии до Англии/ Сияла Родина моя». Этот отрывок из стихотворения Когана. Позднее он добровольцем ушел на фронт и погиб в 1942 году, прикрывая отход разведгруппы.

Уж если искать истоки феномена, давайте вспомним, что считается, что на творчество Когана повлиял Эдуард Багрицкий, который когда-то (даже смешно теперь произносить) тяготел к поэтам Серебряного века: «По рыбам, по звездам/ Проносит шаланду:/ Три грека в Одессу/ Везут контрабанду./ На правом борту,/ Что над пропастью вырос:/ Янаки, Ставраки,/ Папа Сатырос./ А ветер как гикнет,/ Как мимо просвищет,/ Как двинет барашком/ Под звонкое днище,/ Чтоб гвозди звенели,/ Чтоб мачта гудела:/ – Доброе дело!/ Хорошее дело».

Могло повлиять это стихотворение на Павла Когана? Да, пожалуй. И эстетика дальше идет как раз похожая на эстетику экспорта революции: «Так бей же по жилам,/ Кидайся в края,/ Бездомная молодость,/ Ярость моя!/ Чтоб звездами сыпалась/ Кровь человечья,/ Чтоб выстрелом рваться/ Вселенной навстречу,/ Чтоб волн запевал/ Оголтелый народ,/ Чтоб злобная песня/ Коверкала рот, –/ И петь, задыхаясь,/ На страшном просторе:/ – Черное море,/ Черное море!..»

Было ли это тогда протестом? Да вряд ли. Скорее это были отголоски военной романтики 20–30-х. И сейчас, и в 70-х слова «звездами сыпалась кровь человечья» уже вызывали неприятие.

Но популярность песня обрела в 70–80-х благодаря бардам Виктору Берковскому и Сергею Никитину. В 1967 году Берковский написал песню на стихи Багрицкого и переживал, что она была не столь же разноплановая, как стихи. Между прочим, похвалил эту песню Александр Галич. А когда в 1968 году эту песню исполнил со своей командой Никитин, песня зазвучала. И она вполне подходила к протестному тренду пиратской бардовской песни, который, по-видимому, возник в 70–80-х годах.