И падать от стрел и от смут…

И не будет России конца.  Орест Кипренский. Дмитрий Донской на Куликовом поле. 1805. Русский музей

I. Воинам России

Вдоль речки дымится порез

Несомкнутых льдов

по стремнине.

Никак не кончается лес

На русской бескрайней равнине.

В галопе крещенской пурги,

Под платом рождественской

ночи,

Таятся в чащобах враги,

Мерцают разбойные очи.

Каким мне ключом запереть

Границу от края до края?

Россия – вселенская твердь,

Отнюдь не преддверие рая.

Какой заповедной строкой

Пришедшей на память

молитвы

Хоть на год продлить твой

покой,

Чтоб силы достало

для битвы?!

Но нет, не расходится мгла,

И рваные тучи теснятся

На струганых досках стола

Харлуг и прадедовы святцы.

Застыли в углу образа

Небесным, летучим отрядом,

И сын поднимает глаза

И смотрит внимательным

взглядом.

И дланью обнял рукоять,

Расслышав отцовское слово:

«Рожденным в России – опять

Средь поля стоять Куликова!

И падать от стрел и от смут

За Правду, средь бранного

дыма…

А павшие – утром придут,

Ведь мертвые сраму не имут!

Лишь просят включить

в литию

Забытого воина имя.

И места все меньше в строю

Осталось

меж нами и ними!»

II. Захарий Тютчев

Весенний пал дошел до кручи…

На Окском берегу – пожар.

Не загоняй конягу, Тютчев

Из рода Тютчевых – Захар.

Сам Киприан в высокой митре

Благословил твой долгий путь.

И князь Великий, князь

Димитрий

Гайтан с письмом надел

на грудь.

Письмо безбожному Мамаю

В столицу Золотой Орды…

И ты, посланье принимая,

Скрывал дорожные следы.

Чтоб хану, жадному до дани,

Вовеки было невдомек,

Что ты – в Олеговой Рязани

О русском братстве речи рёк…

И две руки скрестились

вместе,

Два взгляда светло-серых глаз.

В письме Олега честь по чести

Просил о дружбе

Дмитрий-князь.

И ты в душе гордился, Тютчев

Из рода Тютчевых – Захар,

Что будет дело всяко лучше,

Когда в Москву рязанский дар

Доставишь в срок, спеша

с ответом,

Взбежав на Красное крыльцо.

Чтоб князь, уведавший

об этом,

Разгладил хмурое лицо.

...

Ах, что за осень в это время,

Когда в начале сентября

Ты ехал с князем – стремя

в стремя –

В кулак поводья соберя.

И верил, знал: Рязань

не выдаст

И не ударит братьям в тыл.

Не может по-другому выпасть

Тому, кто сердцем не остыл.

Неся на Куликово поле

Завет отцов из тьмы веков:

О вере, доблести и воле,

И одоленье на врагов!

А в синеве, расправив крылья,

Сопровождая княжью рать,

Летело лебедей обилье –

Небесных витязей отряд!

...

Свершилось! На березах серьги

Осенний ветерок качал,

Когда полки с победой – Сергий

В воротах Кремника встречал.

И ты, Захар, с двуперстьем

руку

На отчую, вернувшись, выть

Поднял – неведомому внуку

Грядущий путь благословить!

III. Майская баллада

По травам, пока не белёсым

От утренней зябкой росы,

Бреду по пологим откосам,

А вслед – заливаются псы.

Бросаются – дело не дело,

По следу печали спеша…

Но шаг не прибавило тело,

Пока каменела душа.

И полнилась знанием вещим,

Пришедшим из темных

веков.

И воронов стаи зловеще

Терзали небесный покров.

И граяли, точно с досады

Упорного в Вере кляня…

Но только у самой ограды

Оставили силы меня.

Я знаю, что майские смуты –

Страшнее январской пурги.

И вплоть до последней минуты

Не ведомы будут враги –

Семь смертных грехов

на потребу

Кому-то

сокрыли мечи…

Они – вопиющие к небу,

Пребудут твои палачи.

Последняя гаснет зарница.

В полях расточается мгла.

И только открыта страница

В углу, где лампада светла.

И скоропись полуустава,

Вещает дрожаньем руки,

Что сбита набегом застава…

А дальше – обрыв у строки.

Конец заполошного мая,

Слезами дожди окропят.

Арбы и повозки Мамая

По пыльным дорогам скрипят.

И встать на путях его – лучше,

Чем мышью таиться в углу…

Стрелец – неприкаянный

лучник,

Я к бою готовлю стрелу!

И что мне за дело, что кто-то

Поднимет отчаянный плач

И выбежит вслед – за ворота,

На тракт, где охрипший

трубач

Сыграл.

И дорожные клены

Прощаясь, не прячут печаль.

Но реют по ветру знамена,

И плещет в оконницы сталь!

И маяться мороком мая

Нам всем суждено по делам,

Тщету и печаль принимая

С надеждою – напополам!

IV. Предстояние. Август 1380 года

Этот август, нарушивший

сонный покой,

Разогнавший ветрами

полынными одурь…

Слышишь, вороны грают

за Доном-рекой?

Видишь, мутят сомы под

обрывами воду!

В малахае упрятав и лоб

и глаза,

Отгоняя докучного слепня

камчою,

Нависает над Русью степная

гроза.

Полыхает огнем горизонт

кумачово…

Но всё ближе гремит путевой

бубенец.

Весь в пыли и дорожной

невысохшей грязи,

С волчьих бродов несется

усталый гонец,

Упредить о нашествии

Дмитрия-князя.

Этот август тебе, как и осень,

к лицу.

Это чувство тревоги до боли

знакомо.

Слышишь, звезды стучат,

словно дождь по крыльцу?

Видишь, тропы уводят до Дона

от дома!

Утоли мне печаль, и тоску

утоли,

Одари на прощанье узорчатым

стягом,

Чтоб в серебряных росах легли

ковыли

Под размашистым конного

воинства шагом.

И пока над Россией звенят

стремена,

Да пребудет одна у России

потреба:

Чтобы вдосталь хватило

на все времена

Благодатного, вольного, синего

неба!

V. Чабрец. Богородицкая трава

В Богородичный день,

утопающий в ласковой сини

Осенин, облаченных

в сентябрьский кровавый багрец,

На бескрайних полях,

на безмолвных полянах

России

Богородской травой

возрастает пахучий чабрец.

Что за дивные сны с чабрецом

навевает подушка.

С тем, которым иконный

оклад украшали в Престол.

И прекрасной царевною

станет простая лягушка,

И не станет помехою

кречетам ясный сокол! Сколько сложено сказок о сём,

на людскую потребу.

Как причудлива

их златотканая, мудрая вязь…

Рождество Богородицы –

лествица в чистое небо.

Рождество Богородицы – осени

топкая грязь.

А из грязи, хвостатый бунчук

на скаку поднимая,

Смертным мороком явятся

тысячи волчьих сердец.

И падут ковыли в полный рост

под пятою Мамая,

Но пригнется к земле,

распрямившись Непрядвы чабрец!

И навстречу врагу, под

хоруговью «Ярого ока»,

В Богородичный день,

богородской любимой

травой,

Вылетают засадные вершники

князя Боброка,

Созываемы в битву Архангела

звонкой трубой!

И усеется поле коростою

ратного спора –

Куликово,

заветное,

в поросли из чабреца.

Расточится туман,

и заря, словно плат омофора,

Ниспадет на траву –

и не будет России конца!