В Москве хорошо в любое время года. Фото Андрея Щербака-Жукова
Две тысячи седьмой
Снег порциями опускался вниз,
За уцелевшие цепляясь листья,
В отчаянье смягчить
антагонизм
Крестьянина
и автомобилиста.
Мир замерзал. Но город,
как ковчег,
Сквозь зиму проплывал
напропалую,
Доказывая, – двадцать первый
век
Не так уж страшен,
как его малюют.
Я научился различать вполне
Понятия сомнительного толка.
Но все, что было век назад
в цене,
С тех пор не обесценилось
нисколько.
Стремиться к цели, голову
сломя,
И умереть от старости
в постели…
Нет, чтоб из-за любви сойти
с ума
Или за честь погибнуть
на дуэли!
Смерть оказалась мне
не по уму,
Ума я мог легко лишиться сдуру,
Но уцелел. Возможно, потому,
Что слепо был привержен
Эпикуру.
Снег опускался вниз,
не торопясь,
Никак не добираясь до итога;
И к ночи над Москвою
разнеслась
Неясная воздушная тревога.
Сгущалась мгла, скрывая
без следа
Весь город – от Лефортово
до Пресни;
И граждане сновали кто куда
От головокружений и депрессий.
И только, не задетый
кутерьмой,
Пес-поводырь вел за собой
слепого.
Так наступал две тысячи
седьмой
По счету год от Рождества
Христова.
Париж
Москвою снова правит
листопад.
Почти тысячелетие подряд
Усталая листва под ветром
сохнет.
Пускай непритязателен,
но храбр, –
Берет палитру с красками
октябрь
И сурик густо смешивает
с охрой.
День-два – и город тяжело
узнать;
Едва ли это можно оправдать
Издержками сезанновского
взгляда.
Он был замысловат, лукавый
галл,
Но сам себе при этом
он не лгал,
И, стало быть, его винить
не надо.
Париж всегда был тайной
под замком,
И все ж казалось, – нас туда
пешком
Вела географическая карта.
Уж за семь лет с тобою
как-нибудь
Небрежно мы преодолели путь
От Крымской набережной
до Монмартра.
Там тот же листопад во всей
красе;
Но все под дебаркадером д’Орсе
Предпочитают черпать
впечатленья.
А я, набрев на игроков в шары
На пятачке у сада Тюильри,
Был счастлив, как участник
приключенья.
Я смог припарковать
«Рено» на спор
У самой базилики Сакре-Кёр,
Как будто выиграл пари
на тыщу.
Сведя на полушепот разговор,
Мы не спеша с тобой прошли
собор,
Кощунственно не подавая
нищим.
Перед тобой рассеивалась тень;
Степенно, со ступени
на ступень
Ты восходила, словно королева.
И верилось, что мир –
неразделим,
И нас хранит Саровский
Серафим,
Как нас хранит святая
Женевьева.
Через три дня, на праздник
Покрова
Нас будет ждать осенняя
Москва,
Дождливых улиц дрожь и ветер
колкий.
Но вновь Парижем станет
воздух пьян,
Когда с тобой нас позовет
Сезанн
К Цветаевскому дому
на Волхонке.
Старый Новый год в Словении
Я иду к итальянской границе,
К упраздненной границе,
верней.
Я освоился в Новой Горице
За каких-то одиннадцать дней.
Мне не нужно уже
с провожатым
Каждый раз выходить со двора;
Мне уже не придется блуждать
там
И от стужи дрожать до утра.
Как Сокольническою слободкой,
Через двадцать без малого лет
К итальянцам иду я за водкой
(Русской водки в Словении нет).
От незамысловатой тирады
Продавщица спадает с лица
(Говорю справедливости ради,
А не красного ради словца).
Пассажир прицепного вагона,
Я случайным знакомым дарю
Встречу Cтарого Нового года
По церковному календарю.
Загуляем с размахом, по-русски,
К изумлению местных властей,
Чтоб за час не осталось закуски,
Заготовленной впрок для гостей.
Чтоб, когда будет начисто
пропит
Весь, до евро, наличный запас,
Я очнулся в единой Европе
С полным чувством, что жизнь
– удалась.
Венеция
Железная дорога – ferrovia
(Дословный итальянский
перевод)
Простуженной январскою
равниной
Опять меня в Венецию везет.
Погода нынче выдалась
не очень,
Но, впрочем, я другой
не ожидал;
И через мост, ведущий
в Санта Кроче,
Я, молча, перешел Большой
канал.
Здесь солнца в эту пору –
кот наплакал,
У улочек-каналов бледный вид;
И взвесь из миллиона пресных
капель,
Едва колышась, в воздухе висит.
Непрошеному визитеру тошно
По городу бродить в такие дни.
И лишь немного утешает то,
что
Погода – настроению сродни.
Но, чтоб поездка не пошла
насмарку
И было, чем похвастаться
потом,
Иду через Риальто до Сан-Марко
Обычным туристическим
путем.
Вальяжные паломники
со стажем
Всех, кажется, немыслимых
мастей.
И вот уже не раздражает даже
Навязчивая свора голубей.
Пора бежать, пока не утомили
Дурные мысли, невозможный
сплин.
Какие дожи?! Господи помилуй!
Когда ты здесь – в Венеции –
один!
Меж небом и землей посередине.
Нарочно, что ли? Сам себе назло?
И, как стеклянный шарик
в глицерине,
Не весишь ровным счетом
ничего.
комментарии(0)