Брось камень, мама, в гул газет

В травах лица-камни: земля дрожит, ревет со стариками. Винсент Ван Гог. Камни и дуб. 1888. Музей изящных искусств, Хьюстон

Прошел международный поэтический конкурс «9-й открытый чемпионат Балтии по русской поэзии – 2020» – на данный момент, пожалуй, один из самых квалифицированных конкурсов в интернет-пространстве. В его жюри входят поэт, переводчик Ирина Евса, поэт, прозаик Анна Гедымин, поэт, прозаик, постоянный автор «НГ-EL» Евгений Минин, поэт, заведующая отделом поэзии журнала «Знамя» Ольга Ермолаева, поэт, заведующий отделом журнала «Дружба народов» Галина Климова, поэт, переводчик Виктор Куллэ, поэт, критик Андрей Пермяков, поэты Михаил Квадратов, Дмитрий Мурзин, коллектив «НГ-EL» и др. Про сложный, многоэтапный механизм конкурса мы уже писали на страницах приложения ранее. На сайте http://stihi.lv/ можно узнать о лауреатах этого года. А мы предлагаем читателям стихи поэтов, получивших приз симпатий «НГ-EL».

Елена Дорофиевская, Вышгород (Украина)

Чай

Все стихло – ветры и дома.

И только я себя качаю

в стакане Баренцева чая,

и примы дедовы дымят

в хрустальной пепельнице. Март

изменчив, как ловец на слове,

и карандаш лежит в основе

домашних глобусов и карт.

Где папа? В Мурманске. И час

упрятан в писем квадратуры –

любви шагреневая шкура

все крепче стягивает нас.

Солдат вернется, только жди

в кругу семейном. Оболочка.

Звонок – межгород – спой мне, дочка.

Пою – не плачь, пройдут

дожди.

Восьмидесятые идут –

Лейд бек, саншайн. И все иные:

молчит Фома, говорить Київ,

кого в Афган не призовут.

И много долго курит дед.

Мне полтора. Мне полусонно.

Я помню мультик про Ясона –

брось камень, мама,

в гул газет.

Дом умещается в одном:

горит ночник синее ночи,

на кухне мрак дальневосточен,

недальновиден, долгосрочен,

и чай вверх дном.

Лысогор

...Был сон – про сон,

предшествующий мору:

завербовался стежки поясок, –

так низко гнутся вербы

в эту пору.

...прыплынь-прыплынь

до бэрэжка! –

восток

весь розовый,

и розовый песок

у Лысогора.

............. в травах лица-камни:

земля дрожит, ревет

со стариками,

зажав их четки в огненный

кулак.

И покотом: гулаг, гулаг, гулаг! –

грядет, гудит;

испуганная птица

летит в огонь.

И тонут камни-лица.

Я сплю.

Я сплю –

реке во мне не спится.

И стариком является река мне,

цепляясь рыхлой тенью

за вьюнок.

Я, рядом с ним –

уже почти не Каин,

еще не бог.

В увядших хатах сточены углы,

как ребра, туго стянутые

кожей.

Их сдует смерть, как горсть печной золы.

...прыплынь-прыплынь

до бэрэжка! –

я тоже

бессильно опираюсь на весло.

Хохочет мышь, рождающая гору.

Я просыпаюсь, не отдавшись мору.

Старик идет по водам

Лысогора,

и небо густо житом поросло.

Виталий Мамай, Бат Ям (Израиль)

España

Тайны мадридского дворика. Вечер шуршит плющом.

Пахнет цветами и хлебом,

бутыль пузата.

Время смотреть, как

перетекает уже в еще,

как пропадает сегодня

и наступает завтра.

В густоте синих сумерек

неразличимый холм

режут на части фонарные многоточья,

ниже сияет, как электрический ад грехом,

разворошенный термитник – вокзал Аточа.

Хочется вывести следствие или открыть закон

чередования жарких фиест

и неспешных буден

при неизбежной формуле

всетамбудем,

подкрепленной монархией,

верой и языком.

Хочется пить вино

и смотреть в окно,

после, под утро, ворочаться, засыпая,

вспомнить зачем-то,

как восклицала: «Но Чина, но!

Эста эс Эспанья!»

пожилая Долорес, в сердцах

гремя

довоенным кассовым

аппаратом

лавки, в которой испанским был каждый атом,

пусть и цены – повыше

песетой или двумя.

#GaspariniKent

Пока ты куришь трубку, мир плывет.

По курсу ли, проложенному

кем-то,

безвольной ли игрушкой

бурных вод,

накрытый синим, как дымок от «Кента»,

прозрачным покрывалом

странный шар

плывет, пока ты куришь

не спеша.

Гребцы поют и мерно движут весла,

рождаются искусства

и ремесла,

кумиры воздвигаются,

кресты ли,

лежат снега, безмолвствуют пустыни,

шумят леса, стареют города,

всё движется...

Откуда и куда,

клубок ли здесь первичен

или нить...

Те, кто берется это

объяснить,

всегда собьются в касту, секту, группку,

зажгут костры, устроят

мясорубку

за чье-то право кем-нибудь прослыть...

И шар зачем-то продолжает плыть,

и ты уже давно не куришь трубку.

Сергей Черсков, Донской (Россия)

Оранжевый солдатик

Опять она считает поезда –

Оранжевый солдатик в старой будке,

А с ней дежурит сутки

через сутки

Железная дорожная звезда.

Опять она с темна и до темна

Внимательно следит, забыв

про чайник,

Как мчится вдаль,

ее не замечая,

Огромная товарная страна.

Опять она сигналит на сигнал...

Опять она передвигает

рельсы...

«Ах, боже мой... да что же я...

а если

Уйти по ним отсюда навсегда?»

...Опять она садится у окна

И греет чай на линиях ладоней,

Пока звезда, сорвавшись,

не утонет

В холодной чаше, выпитой

до дна.

Сенокос

Я становлюсь беззвучным

и бесцветным

и упиваюсь этой тишиной,

когда за мной мое приходит лето.

Июнь, июль и август – мир иной.

Рюкзак, попутка, ветер –

и на дачу.

Напротив дачи – храм,

прекрасен он.

Кошу и плачу я, кошу и плачу

и выдыхаю колокольный звон.

Творю свои нелепые молитвы,

вдыхая запах умершей травы.

И вижу всех, кто умерли,

но живы.

И помню всех, кто живы,

но мертвы.