Мы еще не бежим

Дурак – тоже человек… Иероним Босх. Корабль дураков. 1495-1500. Лувр, Париж

Пространство ухода, бегства влияет на антропологию и сегодня. Одна моя знакомая жалуется: «Я все время бегу от общения, когда начинаются трудности».

Если коммуникации в группе по интересам или на работе нарушаются, россияне чаще, чем на Западе, просто уходят. И в сражение за свои права с работодателем тоже вступают гораздо реже, чем в Европе.

Конечно, этот факт можно объяснить социальными и политическими условиями. Но и география здесь присутствует.

Слабость, наверное, можно соотнести с гнетущим молчанием. Когда нет сил в конце дня, человек молчит.

Когда человека все время прессуют, его силы уходят исключительно на поддержание жизни. Кто-то может сказать: «Дурак, так ему и надо, если не нашел свою нишу, не устроился».

Но ведь дурак – тоже человек. Все время находиться рядом с умными людьми, которые все собирают в свое интеллектуальное лукошко, бывает трудно. Хочется иногда просто посидеть на завалинке с тем, кто, может быть, не очень продвинут, но имеет доброе сердце, и поговорить о погоде, о рассаде и вредителях на грядке, о сельских новостях. Сделать такую разрядку, глотнуть свежего воздуха, нажать на паузу.

Рядом с дураком вполне себе обыкновенный человек обретает значимость. Кажется, у Игоря Холина есть строчки: «Мне мое молчание/ Как твое мычание».

Мычание – не только демонстрация трудности коммуникации, но и поэзия. В 1987 году Ры Никонова написала «Стихи для кретинов», в которых использовала минимум средств. Были там и тавтологичные тексты с одной лишь буквой – «м», «м-м-м», «м-м-м-м-м». «У меня там была нотная строчка, показывающая просто уровень фонетической высоты этого «м». Поскольку когда скудость в ассортименте, в алфавите, то возникает надобность в другом, предположим, в фонетике. И я старалась наивозможно ограничить себя в таком диапазоне», – говорит поэтесса.

Это стихи для дураков и самих дураков. Дорога с двусторонним движением.

Слабость – не всегда отступление, уход в пустоту, опрощение. Законы диалектики работают. Слабая трава пробивается сквозь трещины в асфальте. Как сказал Иван Ахметьев:

Ибо мы подобны дереву

Растущему через трещину

в бетоне

Его ствол сохранит

форму трещины

Не нам разбивать бетонные

 стены

Наше дело расти

Слабость удерживает человека на плаву. Она не столько наклонная к смерти, сколько барьер. Леонид Аронзон говорит о том, что: «Чтоб застрелиться тут, не надо ни черта:/ ни тяготы в душе, ни пороха в нагане.// Ни самого нагана. Видит Бог,/ чтоб застрелиться тут, не надо ничего».

Но это не так, потому что проще пребывать в нечто, чем шагнуть в ничто. То есть влечение к смерти отвечает за свою полную противоположность, за призрачную жизнь, которая продолжает упорствовать. В жизни есть мое молчание, ради которого человек готов рискнуть своей жизнью и нажать на спусковой крючок (что Аронзон и сделал), но слабость тут ни при чем.

Слабость становится силой, когда человек подставляет другую щеку. Это известно из Нового Завета. Слабость позволяет открыть новые земли и обрести свободу.

И все-таки слабость, опять же – по законам диалектики, близка пустоте. Она существует в быту, в той повседневности, которая возникает, например, в стихотворении «Надворных бликов пляска» Александра Величанского: «Отец ушел в газету./ Мать торопливо спит./ Высоцкий с того света/ им песенку хрипит».

Мы еще не бежим. Но находимся в похожей на бегство ситуации.