Чтобы быть живым

Самое важное, что «случилось» с Вознесенским на литературно-музыкальном поприще, – это, безусловно, опера «Юнона и Авось». Фото с сайта www.lenkom.ru

(…­) Удивительную запоминаемость поэзии Вознесенского едва ли кто-нибудь будет оспаривать. Но не все отдают себе отчет в том, что все дело в ее собственной музыке. Понятие «музыка стиха» не имеет научного определения. Здесь задействованы и ритм, и интонация, и синтаксис, и звукопись, и даже движение смысла. Поэзия – сестра Музыки. Но способен ли, должен ли композитор уловить эту музыку стиха и попытаться передать ее своими средствами? Вечный вопрос, не имеющий однозначного ответа.

(…)

В чем был секрет успеха? В новом для себя жанре Вознесенский проявил себя как профессионал, мастер формы. Его стихи, написанные на чужую музыку, содержат весь арсенал «технических» средств, характерных для его поэзии вообще. Это был своеобразный мастер-класс для коллег-песенников, наглядный урок – как писать тексты к песням. Да, к этому жанру стилистические требования принято занижать, поскольку в песне текст нельзя отрывать от мелодии. Считается, что тест песни по определению должен быть упрощенным. Вспоминается знаменитое высказывание Пушкина: «Поэзия, прости Господи, должна быть глуповата». Это из того же направления мысли, но брать этот афоризм в качестве лозунга не рекомендуется. Вознесенский никогда не называл стихи для песен чем-то второсортным, не занижал «технических» требований к этому роду поэзии (чем нередко грешат иные из его коллег): поэзия для него была едина и многообразна одновременно. При этом он признавал вторичность своей роли в образовавшейся творческой связке.

Примечательно, что широчайшую популярность приобрели песни, тексты к которым были написаны поэтом, в течение десятилетий обвиняемым в «формализме», «авангардности», «усложненности». Само по себе это должно заставить задуматься критиков.

Здесь не избежать темы авторской песни, бардовской поэзии. «Не называйте его бардом,/ он был поэтом по природе» – сказал Вознесенский о Владимире Высоцком в стихотворении-некрологе.

Барду «дорого все живое – и в культуре, и в хаосе повседневности. Не в этом ли, кстати, и состоит главный критерий того «гамбургского счета», на который мы с вами ориентируемся. В «Гамбурге» ведь побеждает тот, кто динамичнее, живее. «Живым и только, живым и только до конца», – тысячу раз повторяем мы с вами, не вдумываясь в эти слова, не переживая их смысл заново. А ведь это формула высшей цели искусства, цели, для осуществления которой годятся разные средства. Можно выйти за пределы письменной формы и подключить к тексту энергию голоса, музыки, актерской игры и авторской театральной режиссуры. Можно ввести в поэзию уличное просторечие. Можно впустить в нее толпу бесцеремонных и неизящных персонажей с их негладкими речами и судьбами. Можно взять на себя изрядную долю их ошибок и прегрешений. Все можно – чтобы быть живым». Это сказано критиком Владимиром Новиковым о Высоцком, но в полной мере относится и к Вознесенскому с его песнями, «Поэторией» Щедрина, «гитарными» спектаклями Театра на Таганке, оперой «Юнона и Авось», манерой чтения стихов с эстрады. Терминологический спор не окончен, как не окончен и принципиальный спор о месте в историко-культурном процессе Булата Окуджавы, Владимира Высоцкого, Александра Галича, Юлия Кима, Бориса Гребенщикова, Андрея Макаревича, Земфиры Рамазановой.

Впрочем, нельзя согласиться и с некоторыми поклонниками названных поэтов, которые спешат установить свою поэтическую иерархию, указывая, что популярность, скажем, Высоцкого многократно превосходила и превосходит популярность Вознесенского. Не только сиюминутной популярностью определяется ценность художника для культуры. Не углубляясь в серьезное и содержательное обсуждение этой темы, скажем только, что «Миллион алых роз» многократно популярнее любой бардовской песни, но еще популярнее, например, песенка «Прилетит к нам волшебник в голубом вертолете».

Вскоре Вознесенский песни писать перестал.

Самое важное, что «случилось» с Вознесенским на литературно-музыкальном поприще, – это, безусловно, опера «Юнона и Авось». Сборник «Витражных дел мастер» был удостоен в 1979 году Государственной премии – к удивлению и восторгу почитателей поэта, не понявших, чем вызван этот «хищный прицел наград». Мы не знали тогда об очень правдоподобной версии, что это отрезало путь Вознесенского к получению Нобелевской премии, на которую он неоднократно выдвигался западными лауреатами. Нобелевская премия окончательно политизировалась к тому времени, и поэт, «обласканный» советским режимом, лишался шансов получить ее. Но нет худа без добра: внутри страны лауреат Госпремии получал некоторые цензурные послабления. Комиссия по культуре, дававшая разрешение на постановку спектакля, с легким сердцем сделала это, поскольку все тексты либретто входили в не только прошедшую через Главлит, но и удостоенную высшей награды книгу (кроме фрагментов из поэмы «Авось!» – это стихотворения цикла «Мемориал Микеланджело», «Строки Роберту Лоуэллу», «Монолог Резанова», «Сага»).

«Благодаря Андрею Вознесенскому в моей жизни началась новая страница. Если бы мы не встретились, моя судьба могла бы сложиться иначе. Вознесенский привнес в мою жизнь целый мир», – сказал Алексей Рыбников в кратком телевизионном интервью 10 июня 2010 года. А было это так. Марк Захаров принес Алексею Рыбникову сборник «Витражных дел мастер» – посмотреть, не подойдет ли напечатанная там поэма «Авось!» в качестве либретто задуманной ими рок-оперы (вместо планировавшегося «Слова о полку Игореве»). Рыбников прочел сборник так, как следует читать Вознесенского – внутренним слухом музыканта, вникая одновременно в музыку и в раскрывающийся смысл, возвращаясь к запомнившимся строчкам. И произошло то, что происходит со многими: Рыбников заразился «высокой болезнью» – любовью к поэзии Вознесенского.

Сложилось мощное и плодотворное, воистину конгениальное творческое содружество. К нему принадлежит, конечно, и Марк Захаров – не только организатор проекта, но и соавтор либретто будущего спектакля. Сейчас можно при желании проанализировать, какие фрагменты Рыбников написал на уже существовавшие стихи (например, «Ты меня на рассвете разбудишь» – это «Сага»), а в каких Вознесенский проявил себя в роли поэта-песенника (например, «Шиповник»). Но это уже представляется ненужным: любой фрагмент оперы является истинным хитом – и «Аллилуйя», и «Ангел, стань человеком», и песня матросов, и «Я умираю от простой хворобы», и хоровые партии литургического характера, написанные Рыбниковым частично на стихи Вознесенского, частично на канонические молитвы.