Дмитрий Нутенко
|
|
Стой и не дыши… Рисунок Николая Эстиса |
Все чернила вышли, вся бумага,
все карандаши,
на краю бузинного оврага
стой и не дыши.
(…)
Вот! Ни с чем, конечно,
не сравнимый
Сколок с пенья льдин.
Первый, пробный,
но неоспоримый.
Вот еще один.
Вот опять! Раскатисто
и тесно.
Тишь… В листах куста
Происходит перемена
места –
Веточка не та.
И покуда тишь
не раскололась
Льдиною на льду,
Есть во всем
Извечный жаркий голос:
«Что же ты, я жду».
Замиранье целого оврага,
Листьев и души.
Все чернила вышли, вся бумага,
Все карандаши.
Это стихи Владимира Соколова.
... Стой, не дыши и слушай соловья.
А соловей-то как заливается! Так заливается, кажется, что не соловей это, а человек. Такой же, как мы, грешные, – только по-особенному мягкий какой-то у этого человека голос.
Говорят, сам Александр Иванов, пародист ехиднейший из ехидных, признался когда-то, что, услышав строки Владимира Соколова («Как он ликует божественно/ Там, где у розовых верб/ Тень твоя, милая женщина,/ Нежно идет на ущерб»), он уронил на стол свое перо и заплакал... И палаческое перо пародиста заплакало вместе с ним.
Хорошо бы прожить жизнь так, чтобы и гробовщику стало жалко, когда ты умрешь, мечтал когда-то Марк Твен.
Жизнь прошла.
И как перед началом
Новой – даже страшно
произнесть –
Обещанье счастья прозвучало
В воздухе, как тающая весть.
Это был какой-то новый
город,
Где совместно осень и весна.
Ветер брал, как в юности,
за ворот,
За углом мерещилась она.
Было все до ужаса знакомо,
Вплоть до снега, листьев
и дождя.
Но нашел я только
номер дома,
Самого подъезда не найдя.
Отчего же я не поразился,
Что в минутной
вечной тишине
Совершенно юным отразился
В навсегда исчезнувшем окне…
А бывают другие стихи. Бывает даже, нас кто-то брутальностью своей соблазнить пытается. Услышишь и подумаешь: ну, разогнался! Будто мы невинные девицы какие-нибудь. Да уймись ты – подумаешь – мы всякое видали, нас этой подростковой бравадой не проймешь.
Иногда, как порыщешь по Интернету, покажется тебе вдруг, что все литераторы мужского пола и почти все женского равняются теперь на одну только уголовную феню. И едва лишь какая-нибудь нежная барышня – этакая барышня-крестьянка современная – вступит в эту реку, в эту строчечную Ангару поэтическую, едва искупается в ней, тут же начнет всем доказывать, что она не барышня-крестьянка, а графиня-извозчик.
Нет, ребята, друг друга этой своей показной грубостью соблазняйте, а нам, старикам, и без ваших брутальных виршей есть чему радоваться.
комментарии(0)