Блаженство как рана

Александр Куликов. Двенадцать звуков разной высоты. – Екатеринбург: Евдокия, 2018. – 216 с.

Вчитавшись в книгу стихов «Двенадцать звуков разной высоты», я вспомнил историю одного художника. Сто лет назад судьба забросила Георгия Якулова на Дальний Восток, в край, где сегодня живет поэт Александр Куликов. Якулов позже признавался: «В творчестве я двигался с Востока на Запад, тогда как европейцы идут с Запада на Восток». Если Якулову суждено было связать традицию Востока с изысканной эстетикой позднего модерна, то Куликову выпало оказаться в точке слияния трех потоков: русской поэтической традиции, культуры дальневосточных стран, новаторских тенденций Америки. Казалось бы, сочетание несочетаемого: рэндзю и регтайм; Поплавский, Фрост, Такубоку…

Восток – «край безразличного колебания, вечного движения «голубой призмы». Здесь создается эффект переламывающихся ритмов, похожий на дробление изображения в воде. Картина строится по линии ниспадающих волн или на быстром передвижении плоскостей и их ломке. Это подобно тому, как рисунок перебрасывается с волны на волну. Изображая предметы в перспективе, художник на Востоке оставляет линии параллельными. Такое построение дает представление не об одном, а о нескольких моментах. Для мастера важно изобразить континуальное состояние – собственное колебание в каждом мгновении. Это очень тонко чувствует Александр Куликов, и это очень важно для понимания его стихов.

Современный поэт неизбежно сталкивается с преодолением канонов. Наложение нескольких образных планов друг на друга Куликов называет лессировкой. Его поэтический прием похож на живописную технику получения глубоких переливчатых цветов за счет нанесения полупрозрачных красок поверх основного цвета. Так автором достигается смысловая полифония – сложение смыслов, сущностей, сюжетных ходов, маневров.

Осенние дожди и листья, ветры и снега – любимые персонажи стихотворца, но все-таки главнее для Куликова свет и звук. Поэта не привлекает изобилие деталей, он старается избегать множества персонажей, безразличие к изображению вещей влечет его к музыке и небесам.

Для художника на Дальнем Востоке нет светотени. Здесь отсутствие светотени и есть свет. У Куликова он не столько движется, сколько покоится. Излюбленный образ поэта – торонагаси, красочные бумажные коробочки со свечами внутри, тысячами желтых огней плывущие по реке Русской, указывая путь в иной мир душам предков, посетившим на время праздника Обон мир живых. Читателю кажется, что свет движется поступательно, но на самом деле он возвращается, тем самым убеждая нас, что все вокруг суть движение круговое, как и само вращение солнечного диска. Вот и поэт Роберт Блай, герой одного из циклов книги, наблюдая «застрявшее в ветвях» «холодное солнце», приходит к мысли, что смерть – это «высшая степень свободы» и «возвращенье в исходную точку» – возможно.

Великое из встречи гор с людьми рождается. Лев Лагорио. Вогезские горы. 1859

Как и Роберт Блай, Куликов мог бы сказать: «Звук сам по себе чрезвычайно важен в пробуждении важных вещей внутри нас, и прежде всего образов. Звук должен пройти через все тело, и тогда картины придут сами по себе». Человеческое предназначение в том, что мы должны постоянно звучать подобно натянутой струне.

Плохой поэт сказал бы: «Моя жизнь – симфония». Автор «Двенадцати звуков разной высоты» не столь самонадеян. Взыскательный к нам и к себе, он призывает вслушаться в тишину между двумя нотами, всегда находящимися в диссонансе. И это позиция настоящего поэта. Куликов сдержан, он избегает прямого излияния чувств, общается с читателем через едва заметный, но все же сюжет. Стихотворение можно рассматривать как поэтическую зарисовку о красоте зимнего леса, но при более внимательном взгляде осознаешь в нем борьбу между тягой к созерцанию красоты и чувством осмысления своей экзистенции, противостояние эстетики и этики. В манящей притягательной силе ветра может таиться сила иная – искушающая, втягивающая в себя все живое.

Блейк писал: «Великое из встречи гор с людьми/ Рождается, а не из толкотни». Может быть, поэзия – это и есть соприкосновение с чем-то большим, чем наше «я»? Автор «Двенадцати звуков разной высоты» размышляет над проблемой эго, над тем, как люди обеспокоены притязаниями на сделанное и «принадлежащее» им, но при этом не понимают, что если созданное соприкасается с высшими ценностями мира, то людям оно на самом деле уже не принадлежит.

«Mysterium tremendum et fascinans» – «благоговение и тайна взгляда». Благоговение в природе, в «терцетах белой трясогузки», в «клеста мелькнувшем огоньке», в «легком и воздушном, как благословение, прикосновении луча вечернего света, пробившегося сквозь толщу осенних туч и двойное стекло окна электрички».

Мне нравится, как один философ определял этимологию английского слова «bliss», что означает «блаженство». Оно восходит к французскому «blessure» – «рана». В этом-то и заключается человеческое блаженство – в возможности через печаль и страдание осознать свое неразрывное единство с миром. И это одинаково верно как для Востока, так и для Запада. В этом убеждаешься, читая книгу Александра Куликова.     

Екатеринбург