Мертвецов пропущенные вызовы

Власть той, что тронула за плечо, оказалась гипнотически сильной. Александра Николаенко. Иллюстрация из книги

Как сразу поймет читатель по названию этого нестандартного небольшого поэтического сборника, тема его стихов не день рождения, а совсем наоборот: три интересных поэта – Елена Семенова, Михаил Квадратов и Андрей Чемоданов – размышляют о конечности бытия, так сказать, в аспектах общем и частном.

Дверь открывается: 

мертвенный свет,

Зыбкая осень,

«Мама, а как это 

«нас больше нет?» –

Девочка спросит.

(Елена Семенова)

Все это происходит на фоне почти готической графики Александры Николаенко: черепа, ворон и прочая соответствующая атрибутика. И еще – как бы скованные страхом одинокие дети. Есть от чего испугаться не только детям, но и взрослым: тема – опасная. Особенно в поэзии. «Оборвана цепь жизни молодой», – обронил как-то Лермонтов. Оборвали. Или помните, у Бориса Поплавского:

Михаил Квадратов, Елена Семенова, Андрей Чемоданов. Некрологика/ Иллюстрации Александры Николаенко. – Тула: ИП Пряхин В.К., 2018. – 56 с. (Книжная серия альманаха «Среда»).

В черном парке мы весну 

встречали,

Тихо врал копеечный смычок,

Смерть спускалась 

на воздушном шаре,

Трогала влюбленных за плечо.

В судьбе Поплавского власть той, что тронула его за плечо, оказалась гипнотически сильной. Сильнее жизни. Мирра Лохвицкая однажды кокетливо сообщила публике: «Я хочу умереть молодой,/ Не любя, не грустя ни о ком». Как говорится, бойся своей мечты: в 35 лет поэтессы не стало. Александр Блок написал о себе: «Уходя в ночную тьму...» – очень скоро туда и ушел.

Я могу множить подобные примеры (здесь и пуля Гумилева, и крещенские морозы Рубцова...): мистический слой поэзии для поэтов не менее опасен, чем глубокие шахты для шахтеров. Но в русской поэзии силен и философский взгляд на непреложный закон, четко и просто обозначенный Пушкиным: «Мы все сойдем под вечны своды». Вот Афанасий Фет:

Но если жизнь – базар 

крикливый Бога,

То только смерть – 

его бессмертный храм.

Или Николай Заболоцкий:

И я, живой, скитался 

над полями,

Входил без страха в лес,

И мысли мертвецов 

прозрачными столбами

Вокруг меня вставали до небес.

«Некрологика» все-таки тяготеет более к философии, чем к мистике, и не отбрасывает той тени, попасть в которую для поэта значит ступить уже на землю мертвых. Возможно, потому, остро и трагически ощущая потери близких, которые, как «фанерные мишени,/ Падают за горизонт», Елена Семенова, открывающая сборник, выводит вслед за Фетом свою лирическую героиню из лабиринта обреченности к светлой почти религиозной тишине:

До странности спокойно,

Словно

Мирское сделано,

И остается –

Лишь слушать снег.

А поэт Михаил Квадратов, близкий по мироощущению Заболоцкому, пытается умалить значение смерти верой, что она – всего лишь переход, а не конец:

Чего еще возьмешь со смерти –

Она четвертый вечер вертит

Разорванным календарем;

Поет: когда мы все умрем;

Сует билеты и пин-коды –

Давно пора, но пешеход

Тайком рисует переходы

И не умрет

Перекликается с Заболоцким 

и поэт Андрей Чемоданов:

сядь и землю из кроссовки 

высыпи

о каблук окурок потуши

мертвецов пропущенные 

вызов

шевельнутся в глубине души.

«Мысли мертвецов» становятся пропущенными вызовами. Как всем нам это печально знакомо. Но поэт обнадеживает читателя в ключе доктрины реинкарнации:

несуразный с виду нелепый 

обликом

и уже не способный явиться

на люди

не похожим на прочие 

тучи облаком

я еще вернусь вы меня узнаете

Однако под обещанием и надеждой в его строках таится, точно змея, трагическая аллюзия на «Облако в штанах» Маяковского и его жизненный слом.

Елена Семенова тоже отдает дань метемпсихозу: «Встретимся завтра, на ранней звезде,/ Сбросив в траву чешую оболочек». Тему смерти в ее стихах перекрывает тема памяти-забвения, возможно еще и потому, что собственная судьба Елены как редактора, по ее же собственной воле, оказалась связанной с памятью о тех поэтах, чья жизнь оборвалась слишком рано. Елена – один из кураторов проекта «Литературные чтения «Они ушли. Они остались» (2014–2016), один из редакторов изданной по итогам чтений антологии «Уйти. Остаться. Жить» (2016).

Чуть зыблется лодка, 

круги разбегаются тая,

Струится на воду застывших

небес полусвет,

И память – не тетка, 

тем паче, совсем не святая,

Стыдливо смывает 

в песке отпечатанный след.

«Некрологика» подтверждает – романтизация смерти, характерная для стихов эпохи декаданса, ушла в прошлое или в театрализацию молодежных субструктур: современные поэты, после даты рождения которых в Интернете нередко следует прочерк, подразумевающий обязательность второй даты, воспринимают ее, отстраняясь, как неприятный факт на поле статистики, или, как в этом сборнике, противопоставляют ей веру в перевоплощение, благо индуизм, иудаизм, буддизм, религия катаров и прочие дают такую надежду – перевоплощение пусть не всего «я» с полным осознанием прошлых жизней, но хотя бы в ключе Шопенгауэра – переход в другие тела воли или витальной силы, живой энергии.

Романтика ныне в принципе нечто не просто немодное, но почти неприличное, за что поэты вынуждены извиняться:

Ключ от потерянной 

комнаты.

Это и есть он, пардон 

за романтику,

Рычаг...

Для отключения...

Гравитации...

(Елена Семенова)

Но потребность в романтизации жизни никуда не делась – если возвышающая цель и возвышающая иллюзия утрачены, на их месте тут же возникает воронка пустоты, что остро ощущает Андрей Чемоданов:

будто жизнь была не клевой

низачем и ниочем

не за тем и не за этим

и вообще нипочему

Эта воронка пустоты не только затягивает в себя жизнь, но и обесценивает смерть, лишая ее романтического ореола. Потому бесконечному абсурдистскому проходу в «ничто» Чемоданов противопоставляет прячущуюся за простыми словами и эмоциональными парадоксами трагедию бесконечного человеческого одиночества («заведу себе хомяка назову его Никогда»). Легкая ирония (вспоминается «Ворон» не Эдгара По, а Николая Глазкова) не скроет от внимательного читателя чувства обреченности – обреченности любого живущего, не только написавшего эти стихи.

Сборник «Некрологика» (даже пары фамилий авторов которого семантически рифмуются), несмотря на тему, фатально рифмующуюся с каждой жизнью, все-таки обещает: «жизнь вернется обратно в пятницу утром/ мокрой собакой под одеяло» (Михаил Квадратов). 

Живое живет…