«Безалкогольных» стихов вы не найдете у Салимона… Фото Евгения Лесина
Книгу Салимона, которая называется «Право на молчание», я называю про себя иначе: «Книга старости». Объясню, почему.
У нас писали, бывало, что «почетно» быть поэтом лет до 30, и «стыд кромешный» так называться после 30; горячие головы (а по правде, холодные) даже вменяли Пушкину с Лермонтовым гибель на дуэли: дескать, обделили они русских читателей поэтическим опытом старости, совсем не стыдного, напротив, уважаемого, итогового возраста еще у пещерных людей. Римляне справедливо говорили, что «у стариков свои забавы, и забавы эти почтенны». А уж поэтические «забавы» почтенны вдвойне, потому что, как заметил Паскаль с громоподобной наивностью, поэтов, писателей, художников, музыкантов, артистов и даже некоторых философов мы «любим». Почему совершенно естественно воспринимается высказывание «я люблю Лукреция Кара (Шекспира, Пушкина и т.п.)», а сказать «я люблю Исаака Ньютона (Менделеева, Павлова и т.д.)» немного режет слух? Да потому, что художник, что-то делая, обращается лично к каждому, тем самым оказывая услугу его душе (примерно так говорится у Паскаля), тогда как самые великие ученые совершают свои величайшие открытия для всех (и отсюда дистанция, это все же не любовь личностно окрашенная, как бывает между людьми).
Но вернусь к старости. Салимон ее не боится и не стыдится. Старость – это такая вечерняя прогулка по минному полю, дело понятное. Страшновато, конечно, но ясно или смутно понимать ее смысл и значение, продолжая на ходу, на подкашивающихся ногах, с одышкой, заниматься своим делом, это как минимум последовательно и честно. Так что «респект», господа, – идите след в след, не ошибетесь.
Владимир Салимон. Право на молчание. – М.: Воймега, 2017. – 124 c.
|
Салимон пишет много, как никто в его жанре, кажется. Однако в его многописании нет халтуры – это не какие-то стихотворные блоги, не ЖЖ, а дневник чувствующего и мыслящего поэта. У его стихов есть градус, как у русской водки, которая бывает, как всем известно, только «хорошая» или «очень хорошая», поэтому «безалкогольных» стихов вы не найдете у Салимона. Они горчат, но и согревают, как та же водка, которую в одиночку не пьют, которая требует закуски на любой вкус и разговор. Временами они походят на бормоталки и пыхтелки, чтобы из тумана выбраться и спокойно сесть чай пить, звезды считать. Временами на свисты и щелканье тех бессчетных птах, которых у Салимона в стихах целый авиарий, с которыми он чувствует избирательное сродство, с которыми пытается разговаривать. Они ему «фить-фьюить», а он в ответ по-человечьи и в рифму, как старший. Отсиделся бы, как червь в яблоке, в которое вгрызаются зубы времени (в предыдущей книжке), да «пепел класса» (превосходный каламбур в этой книжке) стучит в его сердце.
Поэтому я лично Салимона люблю за то, что он есть, и уважаю, за то, что он делает.