Арсений Анненков
Сколько ликов у женщины есть… Федор Бронников. Умывающаяся натурщица. Конец XIX века. Краеведческий музей им. В.П. Бирюкова, Шадринск, Курганская область
Распространенное убеждение в том, что нет поэзии мужской или женской, а есть поэзия и непоэзия, верно только отчасти. Конечно, когда мы оцениваем конкретное стихотворение, нас меньше всего волнует половая принадлежность автора. Но значит ли это, что настоящие стихи пишутся бесполыми существами? Что нет относительно устойчивых особенностей, которые позволяют выделять, например, женскую поэзию внутри поэзии как таковой? Неужели гендерная характеристика совсем не влияет на выбор темы и особенности повествования?
Одно из бесчисленных чудес поэзии состоит в том, что она объединяет людей. Дает редкую возможность лучше понять друг друга, в том числе нам, мужчинам, – женщин (насколько это вообще достижимо и не противоречит «общему замыслу»).
Новая книжка стихов Марии Ватутиной (она называется просто «Стихотворения») – одна из таких возможностей. Здесь собрано лучшее, написанное автором за годы. С отбором отдельных стихов можно поспорить. Тем не менее эта «попытка избранного», безусловно, удалась – книга содержит около 40 стихотворений («К сокурснице», «Когда я осталась одна на земле», «У небес темнеет радужка…», «Итальянская тетрадь», «Дерево», «Ну, вот, залезай на каталку…», «Война», «Документ» и других), которые уже постигла или наверняка постигнет наилучшая участь из возможных для литературного произведения – их запомнят. Читатель видит в них настоящего поэта, видит женщину и многое из того, что получается, когда эти мощные ипостаси (поклон Сергею Довлатову) вдруг сходятся. Словом, здесь виден целый ряд особенностей женской поэзии.
Эмоциональность. Чувства и чувственность нередко бьют через край. Однако стихотворение у Ватутиной – это не фиксация, а точка возникновения чувства. Переживания автора не до, а во время творческого процесса вдруг становятся общедоступными. Мы перечитываем стихотворение, которое вновь и вновь рождается на наших глазах. «Из меня человека вырвали. Зверь сильнее любить горазд». Или «Я влюбилась, порадуйся, любимый, за меня. Вот этим я делюсь, вот этим вот. Такая новость, страх бежит по венам. А то, что ты причастен к переменам, – вторая новость, не бери в расчет».
Интуитивное внимание к деталям. Какие мелочи могут быть у человека, задача которого испокон веку – выживать, а здесь второстепенного не бывает. «Половинка у дивана не налёжена./ Это значит, жизнь у спящей не налажена».
Смешение «высокого» и «низкого». Разрываясь между предназначением и повседневностью, женщина-поэт должна успевать все: и писать, и грудью кормить, и рефлексировать по поводу того, что к другой груди уже кто-то тянется (не тянется). «Ну, куда мне – усвоить, дурашке,/ Сколько ликов у женщины есть». Конституция и севрюга с хреном так мирно уживаются на крохотной площадке стихотворения, что нельзя не заметить, как точно это повторяет нашу общую жизнь.
В нумизматике все
маразматики, кто не шпана.
Дали мне половину моей
зарплаты за ее ордена.
И я купила ей: палочку колбасы,
мяса и молока.
Девяностый холст.
Краснохолмский мост. Река.
Так и дожили до зарплаты,
съели суп, закусили хлебом.
Только мне все никак
не рассчитаться с небом.
Пристальное внимание к противоположному полу. Если в «мужских» стихах оно, как правило, ограничивается любовными объяснениями, то в «женских» столь постоянно, что трансформируется в отношение к жизни вообще, и вместе с этой жизнью (и автором) меняется. В стихах Ватутиной, например, от чуть ли неприятия всего мужского («Слава богу, шепчет бабушка,/ Что живем без мужиков», «Так благостно, как будто бог мужчин/ не создал вовсе») до преклонения («Страшно, ангел мой, сойтись с такою?», «Ты – самая огромная потеря –/ Стоишь и просишь время повернуть»). И здесь нельзя не обратить внимания на тематический скачок, отраженный в книге, – от любви как высшей стадии отношений между мужчиной и женщиной к любви как основе мироздания. Подобное есть почти у каждого большого поэта. Так, у Валентина Берестова, например, в стихотворении «Вот двое влюбленных на лоне природы». У Марии Ватутиной это «Любовь Патрикеевна моя спит в ледяной избушке»: «Для того, чтоб любить, не нужен никто всерьез,/ Ни мертвые, ни живые».
И вот так же в стихах Ватутиной трудно не заметить еще одного перехода, рывка – преодоления гендерной принадлежности. Как мощно ни раскрывалось бы женское начало, автор прежде всего поэт – во-первых и в-последних, в начале и в конце. Во «Внесении младенца в дом» так и говорится –«Вначале я была письмом». Затем, после зрелых размышлений: «…но чем бы откупиться от распадка/ И длиться долго?», «всё – поэзия,/ В активе лишь поэзия, мой свет», «поэзия без политики» – приходит наконец желанный итог, венец для любого, кто посвятил себя Слову, – «Теперь я книжка, нужная в быту».
Через максимальное раскрытие индивидуального, в том числе сокровенного, женского, поэт дорастает до главного, стоящего над всеми отличительными признаками. Здесь интересно все – и результат, и процесс.
