Зоя Межирова  |
| How to Frame a Landscape.
Poems by Eugene Solovyov – Sitka, Alaska: PetroglyphPress, 2014. |
Проходят дни с их делами и заботами, а я все там, в незнакомом мне пространстве, у воды. И легкая фигурка пловца в ластах, скафандре и с аквалангом стремительно проскальзывает мимо, шурша влажной прибрежной галькой. Я – в стихотворении Юджина Соловьева, воздух которого, нахлынув, уже долгое время не отпускает...
Как создается это пространство, которое сильней, острей реальности? На это никогда не будет ответа. Какими усилиями оно возникает – навсегда? Об этой тайне стоит задуматься. Но разложима ли тайна на составные? Ведь она неприкосновенна. И все-таки хочется попытаться хоть немного ее объяснить, заглянуть в ее глубину.
Лирическая непосредственность, такое редкое вообще для современной поэзии качество, – одна из главных составляющих. Чем она выражена? Как всегда – звуком. Непосильная мечта – перевести звуки строк на любой другой язык. Так же как и их ритм – мягкими толчками наплывающий, тревожащий. Они бесповоротно остаются в языке оригинала, верны только ему. И состояние, настроение, охватывающее читателя, тоже передается через звуки мелодии строк. И кажется – исчезают слова, и перед глазами легкая фигурка в скафандре, ластах и с аквалангом на пустом берегу у скал, и никто не убедит в том, что это не так.
Стремительный, как дротик,
мечущийся между скал
и приливом.
Мои морские доспехи всегда
со мной.
Их верным щитом
ограждается плоть
От ненасытных птиц
и людей.
(Здесь и далее: переводы автора рецензии с английского языка.)
Проскользнувший мимо меня – влюблен. Он сам говорит в стихотворении об этом, молит Создателя, стоя на дрожащих коленях, об ангеле своей любви. Просит быть превращенным в медузу – прозрачную, мягкую, студенистую, ведь это реальное воплощение его состояния. Вот тогда он будет бесконечно счастлив. Сейчас он, как краб, под плотной коркой оболочки, но, чтобы раствориться и полностью жить в своем чувстве, она ему не нужна. Но он и не знает, что молит и о том, чтобы ниспослана была ему через это и внутренняя свобода, которой нет под оболочкой, та чуткость реакций прозрачной медузы, которая позволит выразить и этот день и час, и свою мечту.
Между скалами и неспешным приливом мечется легкая фигурка пловца. Скалы – опора, прилив – изменяющаяся стихия, между двух этих основ – творчество.
Стихотворение CrustaceanBlues («Блюз в скафандре»), о котором идет речь, в полной мере выражает строй души Юджина Соловьева. Хрупкую, порой растерянную беззащитность ее и упорство и силу.
Был я счастливым,
бесстрашным и гордым собой,
но все это до того,
как вдруг полюбил.
Теперь мое сердце истощено.
Может быть, я кажусь
еще лютым,
но под жестким ужасным
покровом
я мягок, я нежен.
Неужели теперь обречен
метаться на этом скалистом
пустом берегу...
Мне слышится отзвук «Аттиса» Катулла в открытости интонаций отчаяния. Но есть здесь и упоение сладостью страданий, которые для поэта не существуют без вдохновения. И поэтому, глубоко погружаясь в него, Соловьев всплывает из этого потока, освеженный блаженством возникновения стихотворения.
Лирическая непосредственность, полная распахнутость души пронизывают описания жизненных ситуаций – ведут мелодии ностальгическое Thespaceswelivein («Пространство нашей жизни») и совершенно упоительное, завораживающее TotemPark, Sitka, где внимание к деталям и раздумья о мироустройстве в целом сквозят сквозь атмосферу таинственным образом возникающего сумеречного дождливого вечера, печали, запахов земли и деревьев маленького уютного вечернего городка с его кафе, барами и церквями, на фоне которых длится разлом расставанья.
Тотем Парк. Еще одним
сентябрьским дождливым днем
меньше.
Пожалуй, я пройдусь с тобой...
Капли дождя наклонны
от легкого ветра,
Но все ж тяжелы в скопленьях
листвы, срываясь с небес.
Белки шишками нас
бомбардируют с хвойных
вершин.
Вязкий, темный и влажный
путь, чуть пахнущий рыбой.
Маленький город стал в этот
час еще меньше,
в себя заключен, в глубину свою
заточён.
Как уютны в огнях – кофейни,
и бары, и церкви.
В этот миг еще
нерешительней мысль
Расстаться с тобой.
Характер поэзии Юджина Соловьева таков, что его отношения с природой особые, чувства ею обострены, приникая к ней всем существом, он проникает в ее мир, оголенным нервом строк ощущая, что ароматы цветов тревожат и трогают воздух в страстном желании, ранние мартовские крокусы и нарциссы вспыхивают в снегу, солнце обрушивается сквозь сугробы и что не только лекарства, но и болезни, и горечь печали имеют свой запах, а деревья в стихотворении Thedayyouleft («День, когда ты ушла») «как-то не так, как всегда, поддерживают небо», и птицы, «спотыкаясь в небе, наталкиваются на ветви деревьев и на облака, которые все в синяках и в тревоге».
Одно из стихотворений книги посвящено родителям Юджина – русскоязычным нью-йоркским писателям Владимиру Соловьеву (фрагмент его книги о Бродском см. на стр. 4 этого номера «НГ-EL») и Елене Клепиковой, это вкратце как бы суть истории их жизни, изложенная сыном с неподдельной нежностью и любовью.
Однажды Юджин произнес, что написанные им стихи никогда не были в его владении. Отпустить, отдать, освободиться. От этого внутренне опустеть. И снова наполниться болью и красотой, поместив в новое обрамление стиха все, что томит и восхищает. Ведь и книга им названа «Как поместить пейзаж в раму». В ней – его собственное пространство, существующее по законам выстраданных мелодий и ритмов создаваемой им живой, трепетной духовной материи.
штат Вашингтон
