Дядь Слава

1.

Дядь Слава слова порой 

не скажет,

Из чашки ложку не вынимая,

Сидит на кухне и масло мажет

На корку черного каравая.

Хотя в застолье он – запевала,

В быту – умелец любой работы.

А если грустно кому бывало,

Травил Никулина анекдоты…

Простой. Душевный. Без 

закидонов.

Контактный, словно бывалый 

опер.

Полжизни опыта гарнизонов,

Где слабый скрючился бы 

и обмер.

Плюс за спиною – овраги-кочки,

Где Богу – душу, живот – 

кондрашке:

Афган на срочке, горячие 

точки…

Там, чтобы выжить, – родись 

в рубашке.

Давно в отставке. Чуть за 

полтинник.

Мужик свободный. Усы. 

Харизма.

По взгляду – умник, немного 

циник.

В зрачках – усталость и 

укоризна.

Но девки млели: «Какие плечи!»,

«Глаза какие, под цвет 

берета!»…

Как будто больше гордиться

нечем.

Они хотели любви атлета.

Не реагировал. Только зыбко

Губами словно бы шамкал: 

«Отче…»

За этим следовала улыбка

Лишь на мгновенье. Кремень,

короче…

2.

В военной форме бывал 

он редко:

В Ильин, да в мае, на День 

Победы.

Таким и помню его: беретка –

В руке, а рядом – седые деды…

Одним – салюты, другим – 

уставы,

А третьи тихо стоят 

в сторонке.

Им имя – русские Станиславы;

Бойцов Великой войны потомки.

Дядь Слава… Впрочем, какой

он дядя?!

Сосед-знакомец, привет-покеда.

Но стать такая, что чуешь,

глядя:

В бою за этим пойдет победа.

Однако, в праздник не ступит 

шагу

В строю героев («я им не 

ровня»)…

Но помню точно, что 

«За отвагу»

Носил у сердца, о чем-то помня.

Короче, был он «мужик, что 

надо»:

И основательный, и неброский.

Но стать на фоне людского стада

Была плакатной, а-ля 

Дубровский.

3.

Еще я слышал, что прошлым 

летом

Он при защите каких-то 

женщин

Был до отключки забит 

кастетом:

На своде черепа пара трещин;

Сломали челюсть, отбили 

почки;

Лежал в сосудистой хирургии…

Ему напильником иль заточкой

Грудную клетку на раз 

пробили…

Но нападавшим он выдал сдачи.

Их быстро взяли, потом 

судили...

И все же не было в том удачи:

Одну из женщин они убили.

Дядь Слава долго лежал 

в больнице

(Не превратиться чтоб 

в инвалида):

Сначала в местной, потом 

в столице.

Короче, вышел почти из вида…

И вроде жизнью он жил все той

же,

Но только встретил его я 

в мае,

А взгляд потухший… И сам 

стал тоньше.

Стоял, как прежде, но без 

медали.

Я понимаю: не бегал кроссов,

Здоровье, раны, в сосудах 

бляшки…

Он на бестактность моих 

вопросов

Тесемку вынул из-под 

тельняшки.

И стало видно, как у гортани

Сверкнуло то, что медалью 

было:

Там, на суровом 

шнурке-гайтане,

Усовершенствованный зубилом

Кругляш награды стал 

крестовиной…

Крестом нательным! 

И сораспятьем!

Звеном, связующей пуповиной,

Мостком от мертвых к живым

собратьям.

И как в замедленной 

киносъемке:

Дядь Слава крестик 

к губам подносит…

И – да: чужая душа потемки,

Но очевидно, что что-то 

просит.

4.

Пусть самопальный 

«Святой Георгий»

Блестит на солнце рубцами

граней.

И пусть боится нас криворогий,

Спасем Отчизну от поруганий!

И пусть не будет оплаты 

сдельной,

Но для потомков мы будем 

правы!

Хоть часто славу трубят 

отдельно

От тех, кто точно достоин

славы.

Но думы эти приходят чаще

В церквях, конечно. И на 

погосте,

Где остранение так бодряще…

Повсюду – судьбы, а мы – лишь

гости.

Так дай, Господь, нам хоть

часть отваги!

Чтоб быть достойными тех, 

кто прожил.

Чтоб были силы через овраги

Нести знамена… Храни нас 

Боже!

5.

Вот тут – афганцы, Чечня –

напротив.

И есть лужайка – резерв для 

новых.

Война питается юной плотью;

Ее в достатке в российских 

вдовых…

У нас героев хоронят кучно,

А грядки славы не имут срама…

Так по гвоздике раздать 

сподручно:

На плиты слева, на плиты

справа…

Толпою томной за год три раза

Проходят школьники, 

депутаты.

Ведь с гор Афгана и с гор Кавказа

Вернулись в цинке домой 

солдаты.

Цветы на плитах мемориала.

И торжествует сама природа.

Пора парадная миновала.

Дядь Слава – слева. Почти 

                                 у входа…