Двумя я городами окремлён

О муже и поэте

Андрей считал себя в первую и главную очередь редактором. Он часто повторял знакомым: «В нашей семье поэт – Лиля». Я-то понимала, что он просто очень любил меня.

Андрей обладал невероятной скромностью, не свойственной поэтам. При этом знал цену своим стихам. В нем это как-то уживалось: робость и уверенность в себе. Я не знаю другого человека, который бы так самозабвенно любил не только поэзию, но и поэтов. Будучи главным редактором журнала «Современная поэзия», с радостью публиковал малоизвестных авторов. Для некоторых именитых ныне поэтов это была публикация. У Андрея был безупречный поэтический вкус. Я научилась у него многому.

Перед моим очередным приездом в Москву он написал: «Я очень жду тебя и твоего вечера в субботу. Мне думается, он станет хорошей большой вехой в твоем и нашем движении вперед. И мне радостно, что у нас уже так много замечательных планов на первую половину года. Я очень дорожу тобой, душа моя, очень люблю тебя. У нас все должно (будет!) становиться все лучше и лучше. И настоящее и будущее…»

Никто не будет любить меня, как Андрей. Никто не напишет таких стихов, как Андрей.

Лилия Газизова

Андрей Новиков

Акросонет

Лето с тобой начинается 

в феврале.

Иней на стеклах, деревья 

в овечьих шубах.

Легкие краски – ранней зимы

акварель.

И кажется, даже холод идет 

на убыль.

Имя твое лилово, челка твоя

рыжа.

Глянешь глазами карими – 

нежный омут.

А дальше – одним рассветом 

с тобой дышать.

Знать, что не может быть 

по-другому.

И по-весеннему льется с кустов

сирень.

Зной предвещает жаркого лета 

забавы.

Обруч месяцев шлет свои 

точки-тире.

Время от нас ничего не сможет

убавить!

Осенью так же будем ходить 

в серебре.

И целоваться расслабленными

губами.

ТРИПТИХ

Не домой,

не на суп,

а к любимой

в гости,

две

морковинки

несу

за зеленый хвостик.

Маяковский

Февраль. Лиле

В раю нет места яблоку

упасть,

Известная история глупа,

Случилось так, как не могло

случиться.

В раю цветет моркови дивный 

сад,

Морковь способна делать 

чудеса,

Свидетелем тому – 

ВладимВладимыч.

А я тебя – возьми и укради,

И ну по темным улицам 

водить,

Тем, что расстроил пышноусый

Йося.

Мороз крепчал, но было 

не до сна,

Неделя пролетела, как весна.

В тоске по ней такое остается:

…Бледнеть от отмороженной

зимы,

И вспоминать, как мерзли 

вместе мы,

И рифмовать Остудина 

с простудой.

Прибежище – случайное кафе

И в воздухе – внезапных чувств

аффект,

Все, как вчера, но не дойти 

дотуда…

Сидеть в Москве, писать тебе

стихи,

По радио – Бюль-Бюль оглы 

и Хиль,

Что за диджей волну такую 

гонит?!

Закрыть глаза и слушать, 

и молчать,

Унывна одноглазая печаль,

Голодный сон один ее поглотит.

Двумя я городами окремлён,

В разлуке не становишься 

кремнем,

Когда прижмет, суровый 

камень плачет.

Я ощущаю истину во мне,

И ты не холодна, но что ценней 

–

Не просишь от меня особых 

качеств.

Кончать себя за прошлое 

корить,

И по ночам с луною говорить,

И отдаваться бешеной 

мороке…

Всего сто тысяч шпал ведут

туда,

Мне их пройти – не требует 

труда,

Дай мне ума не изменить 

дороге.

По дороге в Казань. Лиле

Скажи мне, Лиля, ведь 

недаром

Казань, спаленная пожаром,

Ивану отдана.

Меня к ней тянет, как к 

невесте,

но, размышляю, в этом есть ли

ее вина.

Мне много лет покой не снился,

но жить в борьбе со здравым 

смыслом –

не сильный кайф.

Ночами я чего-то ждал все,

и неизменно продолжался

мой личный кампф.

Но все прошло зимой холодной,

Как будто стерлись эти годы,

И я уже

не помню, что со мною было –

измена слуха, зренья или

кривой сюжет.

Ведь жизнь кончается 

не часто,

и не поедет мой несчастный

больной пежо

в края, куда мне путь заказан.

Но я Казанью не наказан,

а поражен.

Считает шпалы скорый поезд,

а я в бреду – теперь нас двое.

…Лишившись сна,

мне до утра писать украдкой

и верить в то, что все в порядке

с тобой у нас.

И утра больше ждать нет 

мочи,

где город тот, в котором очи

твои горят…

Потом прервусь на 

полустрочке.

В глазах – рассвета рваный 

почерк,

Вставать пора.

Сидеть, в окно тупить 

о сроках,

От нетерпения дорога

Еще длинней.

Не время праздновать победу,

не брать Казань я ныне еду,

а сдаться ей.

И это все о ней

Твое имя, как колокольчик.

Твой приписной адрес – начало

лета.

Ты носишь браслеты и под 

перчатками кольца.

У тебя инициалы 

«Литературной газеты».

Ты, как Сфинкс, непонятно

красива,

его улыбка неуловимо 

прекрасна.

Я – «Little boy», ты моя 

Хиросима.

Ты – княжна, что в плену 

у Разина.

Любить тебя лучше всего 

в апреле,

Целовать, гладить волосы

твои терракотовые.

Пересекаются наши 

параллельные.

Неизменно.

Кто ты?