Бакинь меня печаль

Виталий Айриян. Баку–Ереван–Москва–транзит: Стихотворения.

– М.: Водолей, 2013. – 384 с.

«Аще забуду тебе, 

Иерусалиме!»

(Псалом 136, 5)

Изгнание не сыграть. Чтобы написать Исход, нужно его пережить. Слово обретает правду, и силу, и чистоту звучания, лишь когда за него уплачено собственной бедой. Как еще отделить поэта от непоэта? Красивое слово, меткое слово, нужное слово… Все это ценно, но ценней во сто крат живое слово, кровью сочащееся, может быть, даже не новое, местами потертое, но – живое:

Ладонью зачерпнув из лужи

чернеющую кровь быка,

на гладком камне, 

словно кистью,

я тонким пальцем написал

все то, что я считаю жизнью.

К стихотворениям Виталия Айрияна не хочется подходить с линейкой, вымеряя, выискивая повторы, совпаденья, где-то, может быть, даже перепевы. Главное, что строки живые. Здесь, в самом деле, «дышат почва и судьба».

«Тишина невозвращения» – так называется стихотворение, которым открывается книга. Вся книга – это немолчаливая, сотнями гортанных голосов кричащая, всхлипывающая, стонущая, поседевшая и осипшая тишина невозвращения. И поэтому этого человека невозможно судить – только слушать, как слушают человека, потерявшего самое дорогое, обреченного на изгнание: «На коже изведи коричневость загара…/ Поверь, что лучше там, где быть не может хуже».

Нам, россиянам, – родиной богатым, ее как старой попрошайки-матери стесняющимся, но ей же и защищенным, невозможно это понять. Что такое жизнь в рассеянии, понимаешь, только невозвратно родину потеряв. Что такое не заглушаемая ничем тоска по запутавшемуся в ветрах Городу и колючей гортанной речи, по стекающему в ладони соленому солнцу и Башне из облитых кровью камней, по Каспию, влажной ладонью касающемуся грохочущих печным жаром улиц.

Здесь в тугой клубок сплелись Восток с Европой, язык церковный с языком улиц, церкви с минаретами. И над всем этим сухие глаза восточной матери, руками своими схоронившей детей. Матери, национальность которой – боль.

Восток взорвался жаждой крови, и бывшие братья пошли друг на друга войной. Каин воткнул нож в Авеля. И не найти ни правого, ни виноватого: «Только правда не видна./ Та, что гладит против шерсти/ лед Кавказского хребта,/ как в Кремлевском на концерте –/ хоть лезгинка, да не та». Или как в «Сожжении церкви»: «И не было у света сил,/ чтоб защитить святыню, кроме/ парнишки в драповом пальто/ григорианского пошива… И Бога заново распяли…»

В тугой клубок сплелись Восток с Европой. Николай Самокиш. Восточный базар. 1886. Государственный Русский музей

Сквозь книгу продираешься трудно, но и забыть ее невозможно. Потому что, несмотря на сбивающийся кое-где ритм, на повторы, некую надуманную рифмованность некоторых строк и даже поздравительно-заказные нотки, встречаешь вдруг крупицы золота, подлинного, за которое плачено кровью: «Бакинь меня печаль, а я Москвой завою…/ Негаданный поэт с джухудской подворотни» или «Клокочет Варташен в крови, гортани, строках,/ весенней сединой, палящим снегопадом/ Чинарь меня, печаль, заделай вечным татом». Образы Айрияна всегда объемны – их не только видишь, но слышишь, ощущаешь цвет, запах:

Бакинское время. 

Ахшам базары.

Червивые сливы заклеены 

медом <...>

Текучий щербет по каленым

прилавкам,

И пот от лопаток до смуглых

колен.

Или в другом стихотворении:

Заплеванный вагон 

с мадонной на скамье

бежит от тамбура, 

прокуренного планом

в Иерусалим.

Мадонна смотрит вдаль.

Мадонна видит, как

встают богобоязненные 

церкви.

Виталий Айриян – поэт со сложной судьбой, сложны и его отношения с Богом: «Привычка исповедоваться Богу/ под осень одиноких нудных дней/ становится болезненно сильней…» И хотя его претензии к Богу доходят порой до богохульства, через эти метания и душевный раздрай его стихов – и жизни – проходишь, как через облака при посадке. Без этого никак: человек со времен Иакова борется с Богом, выцарапывая благословение, он стучится в небо, а иногда в него плюет, попадая то в звезду, то в себя самого.

Книга эта горька, как может быть горек древний плач на реках Вавилонских по навсегда утерянной родине.

Аще забуду тебе, Иерусалиме!