Андрей Коровин. Растение-женщина.
– М: Изд-во В.Гоппе, 2012. – 10 с.
Я уже не в первый пишу о книгах (на этот раз об одной книге) издателя и художника Виктора Гоппе, и до этого дня все мои отзывы на его издания были положительными, если не сказать большего, и, что еще важнее, они – эти книги только таких отзывов и заслуживали. Однако и у Гоппе есть книги, которые кажутся неудачными: смотришь и недоумеваешь, почему художнику нужны столь непрезентабельные материалы, с какой стати ему понадобился кусок старых обоев, например? Но надо просто внимательней вглядеться, даже если кажется, что здесь нет никакого смысла: в ошибках Гоппе скрыта своя внутренняя логика, да может быть, это вовсе и не ошибки?
В минувшем году Гоппе издал и книгу Андрея Коровина. Коровин – поэт, наверное, трудный для издания, но, может быть, этим он и привлекателен для художника. Коровин – замечательный исполнитель, не слэмовый громокипящий оратор, а скорее актер, аранжировщик, расставляющий акценты, подносящий свои стихи как изящно приготовленное блюдо. Сравнение стихотворения с кулинарным изделием могло бы покоробить, но здесь оно вполне уместно. Изданные на бумаге стихи Коровина, человека, который слышал его выступление, скорее разочаруют – испытываешь удивление: где то обаяние, которое исходило от текста, куда оно делось, что за чертовщина такая, выражаясь в булгаковском стиле? Художник, если он все-таки решился издать такого поэта, должен как-то компенсировать то, что не может передать на бумаге живую речь, или все же попытаться ее передать, а это задача сложная. Сколько хитростей изобретали поэты, прозаики и философы, для того чтобы как-то донести живые интонации языка: усложняли строфику (достаточно упомянуть «лесенку» Маяковского), создавали целые горные хребты из знаков препинания. Чего стоит, скажем, тройное тире Ницше, выглядел этот странный знак почти как азбука Морзе, случайно попавшая в книгу: – – –
Летний эпикуреец Коровин. Фото Екатерины Богдановой |
Гоппе работал одновременно или почти одновременно над книгой Андрея Коровина «Растение – женщина» и над книгой Дмитрия Бобышева «Зима». Два этих поэта несопоставимы по масштабу, и стили их далеко не родственны. И все же оформление книги Коровина ненавязчиво отсылает к сборнику Бобышева – корешок книги сделан из обойной бумаги, а в книге Бобышева все литографии и даже титульный лист напечатаны на сегодня уже редкой обойной бумаге, выпускавшейся в 1970–1980-х годах. «Зима» Бобышева почти вся украшена снежинками, на книге Коровина заглавие выделено рядом снежинок, хотя это совсем не вяжется с иллюстрациями и содержанием книги. Еще один намек? Гоппе вообще любит делать книги больше чем книгами (этим и замечательны его работы): подлинное значение и смысл его изданий можно воспринять только в определенном контексте. И можно предположить, хотя я не ручаюсь за верность своей догадки, что Бобышев и Коровин для Гоппе своего рода полюса. Бобышев – олицетворяет зиму (неспроста же его книга озаглавлена «Зима»). Поэзия Коровина – овеществленное лето. Здесь Гоппе не оригинален: за Коровиным как-то закрепилась слава поэта летнего, или, что почти то же самое, южного, но закрепилась скорее по ассоциации: Коровин – Коктебель – юг – солнце (Коровин много лет является бессменным организатором Волошинского фестиваля в Коктебеле). Обложка книги покрыта золотистыми крапинками, сияющими, как прибрежный морской песок, вверху справа красуется лохматая и темная физиономия Максимилиана Волошина, литографии выполнены в желтых, красных, розовых цветах. Но летнее настроение текстов Коровина – скорее иллюзия: Коровин и правда поэт несколько эпикурейского склада, но его эпикурейство и гедонизм не так уж безудержны: «закуришь сосновую трубку/ запахнет осенней строкой» или «все наши страсти бесполезны/ луна луною о луне».
Его восприятие мира вопреки его собственным желаниям трезвое, даже слишком трезвое, взрослое, северное, в его стихах царит скорее ранняя осень, чем лето. Впрочем, разве так уж важно, угадал ли иллюстратор настроение автора: у нас есть еще одна интерпретация и почему бы просто не порадоваться ей?