Денис Безносов
Пауль Шеербарт. Собрание стихотворений (с приложением эссе Йоханнеса Баадера и Вальтера Беньямина) / Пер. с нем., предисловие и комментарии И.Китупа.
– М.: Гилея, 2012. – 204 с. (Real Hylaea).
15 октября 1915 года рядом с мусорным баком в подъезде собственного дома от инсульта скончался поэт и прозаик Пауль Шеербарт, чью фамилию, кстати говоря, с немецкого можно приблизительно перевести как «брадобрей». По (неподтвержденной) версии поэта Меринга, к мусорному баку Шеербарта подвел вовсе не инсульт, а голодовка, которую тот объявил новоиспеченной Первой мировой.
Обе версии вполне органично сосуществуют, подобно тому как бытовая реальность соседствует в творчестве поэта с гротескной ирреальностью.
«…Великий дада стоял в облаках и озарял могилу Шеербарта. Еще раз сказал Пауль Шеербарт:
– Зепп! – И вожак трупоносцев скорбным голосом исполнил свой долг, предписанный ему, если у могилы отсутствует священник:
– Я попрошу всех тихо помолиться.
Все забормотали: «дада», – и весело, как полагается, отплясывая фокстрот Рауля Хаусмана, вся толпа покинула лихтерфельдское кладбище» – так писал очевидец погребения дадаист Баадер. Нет оснований сомневаться, что все было именно так.
Шеербарт написал 16 романов, переворачивающих выбранный жанр с ног на голову, шесть сборников драматургии, архитектурный трактат «Стеклянная архитектура», множество памфлетов, статей, эссе, рецензий и, разумеется, около полутора сотни стихотворений, частично собранных в две книги – изданные при жизни «Стихи похмельные» (1909) и посмертную «Моськиаду» (1920).
В своем творчестве он предшествовал дадаистскому движению, как Аполлинер и Жарри – сюрреализму. К тому же Шеербарт написал стихотворение, которое с легкостью могло бы стать гимном дадаистов (напомним, по-французски «dada» – «игрушечная лошадка»): «Скок! Скок! Скок! Чудесная лошадка!/ Скок! Скок! Скок! Куда ты держишь путь?/ Махнешь ли ненароком через забор высокий?/ Иль что-нибудь другое измыслишь как-нибудь?/ Скок! Скок! Скок! Чудесная лошадка!/ Скок! Скок! Скок! Куда ты – держишь – путь?»
Поэтическая интонация Шеербарта возникает из контрастного (порой крайне эклектичного) синтеза высокого и низкого стилей. В обеих ипостасях – певца высоких сфер и певца низменного быта – концентрированная патетика в конце концов выливается в гротеск, до неузнаваемости искажающий привычный порядок вещей: «Давным-давно, в иные времена,/ Живал я в помещенье/ Полном света,/ Где атомы сами собой светились./ И вот однажды/ Там солнце черное взошло…» Таким образом, здесь в ежедневную бытовую реальность героя вклинивается некая зловещая метаморфоза, в результате которой он сам постепенно превращается в «комету-фрак».
 Нупса пуш? Кикакоку булуру? Рисунок Николая Эстиса |
Мир беспомощен, и его последовательное описание бессмысленно, бессмысленней самой бессмыслицы; Шеербарт почувствовал невозможность привычного говорения и через гротеск устремился к авангардным течениям ХХ века: «Швырнул я одного за шкирку из окна,/ Не наяву – согласно лишь мечтам./ С невинной миною спросил потом маман:/ «Пардон, маман, что делает он там?» Невозможно разобрать, смеется говорящий или же он в ужасе, как будто искажение воспринимается как норма, а его отсутствие кажется воспалением психики. Сама по себе окружающая действительность убеждает нас в отсутствии какой бы то ни было ее рациональной интерпретации.
Но Шеербарт не остановился только на смешении жанров, интонаций, смыслов и бессмыслиц. В 1897 году он пишет заумно-беспредметный текст «Кикакоку Экоралапс!», а вслед за ним еще три текста на заумном наречии; Шеербарт становится предшественником еще и этого направления авангардной поэзии.
В беспредметных строках «Кикакоку…» зашифрованы некие вопросы: «Нупса пуш?/ Кикакоку булуру?», на которые дан всего один неоконченный ответ: «Футупукке – пропса пи!/ Язоллу…» Сквозь речь автора поэзия выражает свое замешательство. Она не знает, что ответить Шеербарту.
