Анатолий Гоморев
Тарковский был честен перед эпохой.
Фото А.Н.Кривомазова из книги Арсения Тарковского «Избранное»
Июнь 1967 года. В Доме литераторов состоялся юбилейный вечер поэта и переводчика Арсения Тарковского. За предыдущие пять лет вышли две первые книги его стихов: «Перед снегом» и «Земле – земное». Впервые я узнал, что в 1946 году была рассыпана его оригинальная книга стихов, попавшая в «ждановскую струю».
На вечере было много хороших слов. Григорий Левин со своим вечным мальчиковым пафосом причислил его к ряду, в котором Пастернак, Цветаева, Ахматова. Квливидзе в грузинской традиции застольного славословия сказал, что у Тарковского особая судьба: эпоха пришла к нему сама и попросила его стихов. Аркадий Штейнберг заговорил о неизбежной справедливости судьбы, развивая мысль Кайсына Кулиева, прозвучавшую в его вступительном председательском слове, о том, что судьба обошлась с Тарковским неласково, но справедливо, воздав ему по заслугам. Он прочитал юношеское стихотворение поэта, свежее и оригинальное по образной ткани, о трубаче (понимай – поэте), а затем вспоминал, что знаком с Тарковским с тех времен, когда «они были, выражаясь современным языком, тунеядцами» – с 1928 года. Вильгельм Левик, которому, как мне показалось, стало завидно, поведал, что знаком с ним с 1931 года; он прочитал отрывок из кара-колпакского эпоса «Сорок девушек», переведенного Тарковским, и подчеркнул его честность перед эпохой.
Не очень приятный момент вечера был связан с Юрием Соболевым. Громадный, толстый, как медведь, он подмял трибуну под себя и, свесив руки через нее, с высоты своего союзписательского положения (а был он председателем Союза писателей РСФСР), снисходительно хвалил Тарковского. Сообщил, даже подчеркнул, что специально приехал его поздравить и что, к сожалению, должен сейчас же уйти. Выходило, что он делает большое одолжение всем нам, присутствующим, и особенно Тарковскому и что все должны жалеть о его уходе. Зазнавшийся чиновник, он очень отличался от того Соболева, которого я помню на вечере памяти Всеволода Аксенова (чтеца художественного слова) в ЦДРИ (лет семь до того), где он говорил о бескорыстной атмосфере искусства, царящей на вечере, в которой он отдыхает от интриг и себялюбий, его окружающих.
Выступавший вслед ему Вениамин Каверин, маленький, тщедушный, со слабым голосом, начал со слов: «Выступавший здесь литературный сановник…» Каверин сказал, что, хотя и просили его не касаться скользких тем, он не может не вспомнить свои редкие, но запомнившиеся встречи с Тарковским. Одна из них была на следующий день после смерти Бориса Пастернака. Он увидел Тарковского и еще трех или четырех писателей в Переделкине, в саду дачи Пастернака, и удивился его спокойствию. Но потом понял, что он спокоен оттого, что как поэт он принадлежал не себе, а всем. Тут он процитировал стихотворение Тарковского. Потом же Каверин подчеркнул и выделил голосом: «Тарковский – человек не способный ко лжи, потому что он поэт, как и тот, который всю жизнь боролся и не отступил до конца». Всем стало ясно, что имеется в виду Борис Пастернак. И зал взорвался аплодисментами.
Армянский критик Мкртчян прочитал стихотворение «Верблюд» и сказал: «Вот так надо писать о рабочем классе!» Он выступил против фальшивой народности тех, кто пишет: «Министр живет со своею любовницей, а рабочий работает». Тезис «Нет дурных и полезных стихов, а есть плохие и хорошие» был в его выступлении основным и потом повторялся еще в чьей-то речи. Затем выступил Вячеслав Всеволодович Иванов. Он говорил о хаосе, который обуздывает художник, вспоминал Александра Блока, а потом, отставив в сторону литературу, говорил тепло о честной позиции Тарковского. Завершив выступление, неловко с ним поцеловался. После выступления все целовались с юбиляром – один раз, а не три, как в русской традиции.
Молодой англовед по фамилии Дейч прочел два перевода стихов Тарковского на английский язык и одно стихотворение американского поэта, посвященное Тарковскому, в котором он пишет о земных основах поэзии юбиляра. Один из переводов назывался «Госпиталь». Потом прозвучало два стихотворения в переводе на французский.
В числе поздравлявших и демонстрировавших свое искусство были японская скрипачка Икосаи Саке и тенор Иван Козловский. На двух первых вещах он берег голос, пел в полсилы. Но потом вместе с Икосаи исполнил «Не искушай меня без нужды». Здесь он распелся, и это исполнение не уступало его знаменитому дуэту с Неждановой. У японки был голос тонкий, серебристый, с затаенной печалью, и Козловский не мог не взволноваться... Потом он стал говорить. Говорил долго, медленно, тер виски. Говорил довольно остроумно. Вспомнил лебедя, убитого мародерами где-то в порту на Дальнем Востоке. Об этом писала «Комсомолка»: одни кормили, спасали лебедей, а другие варварски убили и были еще недовольны, что мясо невкусно. Тут он провел параллель с поэтом. Потом он сказал, что очень приятно, что у Тарковского столько друзей, целый зал, но сам он уже не устраивает юбилеев, а только ходит на чужие и много полезного черпает на них, а именно – любовь и теплоту, выражаемую к юбилярам. Завершилось выступление Ивана Козловского исполнением небольшого романса на слова Генриха Гейне, который оканчивается словами: «Но если моих не похвалишь стихов, знай твердо – развод неизбежен». Пел он, непосредственно обращаясь к Тарковскому. Целовался Козловский с юбиляром театрально, через стол, встав одним коленом на его середину и весь поднявшись в неудобной, но эффектной позе.
В конце вечера Лев Гинзбург зачитал поздравительные телеграммы, прибавив и свое краткое поздравление, всего четыре слова: «Поздравляем. Здоровья, теплоты желаем». И лукаво улыбнулся, зажмурив глаза и скрестив руки. Вся речь его была хороша, но закончил он не очень удачно. Он сказал, что поначалу не хотел приезжать на этот вечер (что простительно в его возрасте), но четыре дня назад ему позвонило прелестное существо, которое уговорило его не только приехать и спеть, но и что-то сказать Арсению Александровичу, однако сейчас он не видит этого существа... Откуда-то из-за сцены администратор подсказала, что это была Мария Берлих и что она просила передать ему привет...
На этом вечер закончился. Литераторы во главе с Арсением Тарковским двинулись, видимо, в ресторан ЦДЛ, где заранее был накрыт юбилейный стол, а слушатели и зрители вернулись к своим обычным делам.
