Саша Гальпер. Кровь/ Пер. с русск. М.Делибаш.
– Берлин: Пропеллер, 2012. – 28 с.
Был ли наивным Якоб Леви Морено, полагавший, что человеческие устремления можно повернуть к Вселенскому мироощущению? Во всяком случае, он был убежден, что изоляцию личности, которая порождает целый ряд человеческих комплексов, можно разрушить, создав благоприятные условия, в которых каждый человек получил бы возможность лучше раскрыть свою истинную сущность.
Американцы, уделяющие так много внимания собственному психологическому комфорту, не усомнятся в моем утверждении, что психодрама, изобретенная Морено и Юнгом, – это игра глубоко поэтическая. И если у меня самого иногда (по ряду профессиональных причин) возникали сомнения в поэтичности психодрамы, то знакомство с Александром Гальпером, поэтом из Нью-Йорка, окончательно исключило все колебания.
Он оказался очень азартным игроком в Глубокое. Его стихотворные психодрамы произвели неизгладимое впечатление на слушателей поэтического вечера, который я вел на XIV Международном фестивале искусств в Петербурге. Так началась наша творческая дружба.
Отличительная особенность игры, которую Гальпер выбрал в качестве поэтического метода, – в магическом затягивании слушателя в лабиринт, из которого нет выхода ни у кого. Исключительность метода в том, что всякая попытка выйти из лабиринта требует отыскать вход в лабиринт, потому что другого выхода из него нет. В лабиринте выход – только через вход. И здесь кто-то должен кинуть спасительный клубок…
Вот и прошла многообещающая жизнь. Иллюстрация из книги |
Гальпер использует другую идею. Помните детскую шалость с конфетой на нитке? Вы пытаетесь поднять конфету, но кто-то невидимый дергает за нитку, и конфету не ухватить. Александр Гальпер – обладатель невидимой нити, на которой он как бы уводит от читателя (слушателя) замысел произведения. Он нанизывает на эту нить столько реального жизненного абсурда, доводит его до такой кульминации, что читающий сразу верит в неопровержимость происходящего. Но в том-то и парадокс, что Гальпер не выдумывает слова поэзии, не расставляет их в лучшем порядке, а пишет и говорит, как живет сам: не изворачиваясь, не мудрствуя. Его стихи гипнотически растворяются в нашем сознании, и он сам откровенно удивляется своим эскападам…
вот и прошла многообещающая жизнь
Александра Гальпера:
он съел кучу мяса
пытался перейти на овощи
закуривал после третьей
бегал за каждой юбкой
выучился черт знает на кого
и работал хрен знает кем.
Жизнь поэта Гальпера не зависит от беспорядка в нашей Галактике. Он сам – Хаос, по-броуновски неуемный, любопытный, наделенный, как и вся его Поэзия, потрясающей эмпатией. Он не скрывает свои внутренние девиации, и вечное шекспировское «быть или не быть?» для Гальпера скорее ответ, чем вопрос. Тот самый ответ, который он пытается получить в процессе психодраматической рефлексии вместе с читателями и прежде всего слушателями своих стихов, поскольку для «тайного романтика» это реальные события…
«Помогал перевозить друга-скульптора, которого жена выгнала за алкоголизм. Самой тяжелой частью багажа была огромная, выточенная из камня голова жены. Ее просто невозможно было поднять. Я умолял оставить этот шедевр оригиналу. Но он кричал, что до сих пор любит свою ненаглядную и ему нужно рядом иметь ее лицо. Иначе он просто умрет от одиночества. Ну, просто вопрос Жизни и Смерти. В общем, намучились, пока засунули ее на заднее сиденье. Во время езды голова, которая в два, если не в три раза больше оригинала, каталась по заднему сиденью и больно била его по спине. После очередного раза он повернулся назад, схватил ее двумя руками за шею и закричал, что если она будет драться, то он к ней никогда не вернется, как бы она ни просила».
Заметьте: настоящий триллер. Не случайно Александр Гальпер снимается в кино. Потому что кино – не что иное, как опоэтизированная психодрама. Для него кино – не другая жизнь, а все та же – поэтическая, только с недосягаемыми гламурными блондинками, с красивой стильной обстановкой, с сильными мафиози-мужчинами, с убийственными стволами и, наконец, с необходимостью в нем самом, в Гальпере, играющего в мечту. Ведь для грез достаточно фабрики Голливуда, которая производит лучшие в мире конфеты на нитках. Но жизнь проходит по обратной стороне Луны…
литр коньяка разливали
в турецком под столом
взасос целовались
падали со стульев.
разгневанные официанты
вышвырнули закричав:
«ух, уж эти русские!»
на лестнице ты прыгнула
чтобы поцеловать меня
в полете
я оступился, покатился
по ступенькам
разбил голову, порвал пальто...
дома лизал тебя между ног
пытаясь понять –
это твоя очищающая
тело менструация
или моя заливающая
глаза кровь.
Человек, будь он простым смертным или экзальтированным Поэтом, пожалуй, единственное из животных, которое отклоняется в своем поведении, может проявлять инакомыслие, оказывать сопротивление общественным устоям, нарушать нормы. В этом состоянии поэту необходимо, с одной стороны, зависеть от игры, которую ведет с ним язык, с другой стороны – выиграть, получить высшую награду за самопожертвование. Эта игра заставляет пишущего ощущать свою высоту и одновременно испытывать волнение по поводу приземления.
Язык длится дольше нас, спасая от смерти. Великая языковая терапия. «О, великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!» Книга Гальпера, кстати, вышла на двух языках (перевод на английский Михаила Делибаша). Но внутренний диалог с собой он ведет, конечно, на русском. Время внутреннего диалога самое откровенное: ни перед кем поэт не выглядит таким оголенным, и ранимым в дни печали, и самоуверенно-дерзким (на грани вседозволенности), и одиозным в дни своего торжества, как перед лицом собственной оздоровительной иронии. Все ли доступно поэту в период внутреннего диалога? Обладание языком, к которому он стремится, становится возможным только через собственное преодоление, через отказ от избыточности, через труп своего реального отражения.
Жертва, которую приносит поэт, чтобы обладать языком, – парадоксальна: он жертвует, чтобы зависеть. Это дается немалой кровью. Не случайно Александр Гальпер назвал свою небольшую книгу «Кровь». Она дает нам жизнь и до самой смерти играет в жилах, создавая генетическую неповторимость, точно как Поэт свои лучшие строки, наполненные правдивым русским языком.