Михаил Филиппов
Анна Гедымин. Осенние праздники: Избранные стихи.
– М.: Время, 2012. – 224 с. (Поэтическая библиотека).
Анну Гедымин (беседу с ней читайте на стр. 2) любят все. Даже те, кто ее не любит. А все равно читает. Или по крайней мере ревниво следит за тем, как преображает она простые предметы, как творит свое такое обыкновенное и необыкновенное волшебство, которое по старинке называют стихами. Хотя, это, конечно, волхование, а никакие не стихи. А Гедымин – просто-напросто весталка.
Если город на дымной
подушке
Видит снова волшебные
сны,
Если лес от корней
до макушки
Обновился в припадке
весны…
Если Гедымин пишет, значит, поэзия еще жива, еще дышит.
Когда же читаешь многих из ее современников, то всегда кажется, что поэзия – дело мало того что неблагодарное, но и тяжелое, невыразимо скучное и никому по большому счету, кроме автора (а порой и ему самому), не нужное.
И как это у нее получается все легко, озорно, изящно, грациозно, да еще в придачу мудро? И как это все можно совместить?
И птичьи голоса,
и летних крон завеса…
Над ними, в вышине,
возможны небеса,
Но их не разглядеть
среди густого леса,
Так заросли плотны
и птичьи голоса.
В каждой строчке Анны просто-таки физически ощутима школа и слышен еле уловимый, осторожный, деликатный, а иногда и отчетливый отзвук, аромат Цветаевой, Бродского, Ахматовой и т.д. И в этом ее несовременность, несвоевременность:
Я поповская правнучка –
и княжна,
На конюшне прапрадед мой
был запорот...
Так – о боже! –
что чувствовать я должна,
Если снится мне:
красные входят в город?..
А вы так могли бы?
Я это не к тому, чтобы ее стихами кого-то уколоть. Она, в конце концов, не бита бейсбольная, чтобы, размахивая ею в разные стороны, разить наповал графоманов. Их все равно не убывает, а, наоборот, с каждым годом только больше становится. Графоманы – болезнь литературы. Но если еще случаются такие вот стихи, возможно, такое «легкое дыхание», какое было у Беллы Ахмадулиной и есть у Гедымин, то не все так плохо:
И косари обманули –
ни песен, ни мускул,
Но потом к ним привыкли,
как ко всякому гостю.
Старший носил железные
зубы, смеялся тускло
И воду из родника
зачерпывал горстью…
 Весна, переходящая в осень. Фото Евгения Никитина |
Это из поэмы «Косари», которую хочется привести всю, целиком, но место не позволяет. Я бы, если честно, всю поэму и процитировал вместо рецензии. Но законы жанра позволяют отщипнуть от нее только «кусочек колбаски», как сделал дурачок из «Косарей»:
А дурачок
стянул в буфете колбаски,
Стал жевать и мечтать,
подпевая мечтам
нестройно,
Что однажды приедут в село косари -
как из сказки,
И будет село
таких косарей достойно.
Анна, кажется, не читала «Косарей» на недавней презентации в Доме Булгакова. Говорю «кажется», потому что в Булгаковском не может иначе. Там все – кажимость. Гедымин читала стихи в подвале, где глохнут звуки, публика, иногда даже не расслышав, не угадав слово, все же чутко вслушивалась в ее хрустальный, тихий голос. Постеснялась, что ли, как повзрослевшие дети стесняются своих прежних шалостей, или испугалась того, что стихи после «Косарей» не превзойдут этих распевных, простых, почти домотканых строк, которые она подслушала в какой-нибудь деревне. Но напрасно. Много и после «Косарей» строк, которые словно бы запоминаются сами самой. Очень счастливый признак. Так восторженно и, кажется, незатейливо может писать только ребенок. Но эта незатейливость кажущаяся. Просто она умеет прятать узелки:
А у сына – твое выраженье
лица, движенья,
Лишь от осени –
желтоватая прядь.
Каково мне, выбравшейся из
вражеского окруженья,
Обернуться – и вновь перед
прошлым своим стоять…
У Анны есть два стихотворения с названием «Бабье лето». Одно в начале книги, другое в конце. Круговорот стихов в природе. Весна, когда была выпущена книга, плавно перетекает в осень. И обратно. Одним словом – Гедымин!
