Золотая моя Орда

Дорогая моя Орда, золотая моя столица.
Фото Евгения Лесина

* * *

как пишет в книге Эрик Бёрн –
сценарий с детства в нас заложен,
а выход, если и возможен –
черезвычайно затруднён.

и если некто ворожит,
под нос бормочет или свищет,
увы, не счастия он ищет
и не от счастия бежит.

постой! не так ли и Шекспир –
все знают, как умрет Джульетта,
но за движением сюжета
следить не перестанет мир.

смотри – Верона, песни, пляски,
любовь, разлука, склеп, кинжал...
и с приближением развязки
в надежде замирает зал –
а вдруг сыграет пианист
другой мотив, не повторенье темы,
и вслед за ним, из жесткой схемы
внезапно выпрыгнет артист.

* * *

вишневая настойка, ром,
коньяк, абсент, «ржаная» марка –
мы представляли вчетвером
себя героями Ремарка

для нас, не знающих отцов,
среди советского безделья,
вы, обожженные свинцом,
служили «ролевой моделью»

лежит империя в пыли,
иная, но весьма похоже,
и мы почувствовать смогли
нутром, руками, сердцем, кожей,

как тонок холод острия
ножа, как складывает «Лада»,
что вся бесценная твоя –
едва полфуры шоколада.

она, как старое кино –
на самом интересном рвется,
и не последний лучше, но –
кто до последнего смеется.

что можно запросто отдать,
а что не подлежит обмену,
что в вену можно попадать
во рту, в паху и под коленом

что ты столетьями в дыму
и окружен, обезоружен,
что ты не нужен никому,
но и тебе никто не нужен.

теперь как равный подаю
вам руку, через все страницы, войны,
Вам – Отто Кестлер, Альберт Кропп,
Вам – Роберт, Людвиг, Альфред, Курт,
Вам – Готфрид Ленц и Пауль Боймер.

* * *

Сергею Арутюнову

Музейный зал. Фигура на картине
В хитоне белом, словно первый снег.
Он говорит. Вокруг него, в пустыне,
Сидят всего двенадцать человек.

Двенадцать человек и купол неба,
Что отражает пламенную речь.
Что рассказать толпе? – Раздать им хлеба
Или жестоким зрелищем развлечь.

Так было. Было, есть, уж точно дольше
Продолжится, чем твой короткий век!
Тебя пусть тоже слушают не больше,
Не больше, чем двенадцать человек.

Золотая Орда

«...и отроци его обседяху град, и не бе слышати от гласа скрипания телег его, множества рерсния вельблуд его, и рьжания от гласа стад конь его».

Ипатьевская летопись

Птичьим говором, ревом верблюжьим,
хриплым воем да скрипом телег,
во всемощии, во всеоружии,
начинаешь свой дерзкий набег.
По оврагам да по буеракам
колеся, в несусветную рань,
на проспекты выходят баскаки
собирать ежедневную дань.
Обгоняя друг друга по встречной,
гипермаркеты взяв «на испуг»,
гордым символом юности вечной
поднимаешь трехцветный бунчук.
Да и кто будет помнить о смерти
в этих бойких охотных рядах,
если пляшут веселые черти
на раскосых твоих площадях,
если тыщщи отпетых наречий
как пищали палят с твоих стен,
если киноварью человечьей
не залить белокаменных вен.
Только время печально и важно
сосчитает удары копыт,
и в стаканчике пряничной башни
серебром «динь-динь-динь» прозвенит.
Пролетишь вороной кобылицей
и исчезнешь в ночи без следа,
дорогая моя столица,
Золотая моя Орда.