Двенадцать. Поэма

Двенадцать.
Словно месяцев в году.
Двенадцать.
Словно знаков зодиака.
Двенадцать
Опупевших какаду.
Двенадцать.
Я молю тебя не плакать!

Пусть явятся. А мы пройдем сквозь них┘
Сегодня ровно половина срока.
Я нанесу короткий джеб под дых,
Перс упадет. Не жалко – воля рока.

Я поскользнусь. И кубарем в овраг,
Где два печальных глаза тускло светят
И я пойму, кто самый страшный враг
У всех людей на этом белом свете.

Он, этот враг, давно живет во мне.
Он маленький, прыщавый, лысый, скользкий,
Он проявляется, как пятна на Луне.
Он доморощенный, он не заморский.

Я разыщу пакетик мышьяка,
Чтобы подсыпать в его чашку зелье.
И я «махну на счастье» коньяка,
И провалюсь в свой сон до воскресенья.

Вот так всегда: коньяк-мышьяк┘
Он убивает страх, хотя б на время,
И, пробуждаясь, понимаешь, как
Бесчинствовали банды Птолемея.

Теперь все знают, как жил Птолемей,
Опричники его, и те известны.
Писал он – мастихином – Саломею
И грудь лепил ей из ржаного теста.

Он грудь лепил и ел ее с утра
С creme-cheesом «Филадельфия» вприкуску.
Мечтал он покорить всех навсегда
И клялся не давать им спуску.

Очнувшись утром, бесом задрожал:
Что это было: страх или похмелье?
Я в зеркало взглянул. И закричал:
Рот весь в крови, а руки – по колено.

Открылось мне, что я не человек.
Прыщавый страх вонзил мне в душу финку.
Яснее ясного, что в XXI веке
Мне никогда не полюбить грузинку.

Я четко вспомнил, как я пил вчера, –
12 рюмок за 12 лет. И
Страху говорил, что ни черта
Не смыслит он в моем кабриолете.

Двенадцать лет отпетая братва
Поить Россию будут кровью,
Двенадцать лет корейская жратва...
Морковкой с уксусом пропахнет кровля┘

Двенадцать лет нас превратят в бобров,
Двенадцать лет сидеть нам в тине робко,
Двенадцать лет – бездарности улов:
В мозгу страны возникнет суперпробка.

Название «Двенадцать» вызывает понятную ассоциацию с поэмой Александра Блока. Ставшая ныне знаком первоначальной культуры, она, как известно, не давалась давнишнему и, по понятным причинам, неискушенному читателю легко, напрямую, непосредственно. На этот случай имелись подстрочные комментарии издателей, объяснявшие и раскрывавшие те или иные образы или аллюзии трагического тенора эпохи.

Перед интерпретаторами новых «Двенадцати» возникает сходная задача, ведь читатель, по понятным, хотя и иным причинам, по-прежнему неискушен.

Итак.

Кто такие «двенадцать опупевших какаду», например? Допускаем, что в синтетическом образе «двенадцати опупевших какаду» автор зашифровал рьяных оппозиционеров режиму Владимира Путина (Немцов, Милов, Каспаров, Касьянов, Лимонов, Удальцов, Яшин и т.д.). Но с такой же долей вероятности и уверенности допускаем, что это двенадцать самых верных и стойких путинских клевретов типа Сергея и Виктора Ивановых, Патрушева, Кудрина, Сечина, Зубкова и т.д.

Мнится, что спустя отпущенное историей время произойдет разделение литературоведческих школ, которые каждая на свой лад примутся трактовать эту (и, разумеется, другие) сложные авторские метафоры.

Московская филологическая школа порадует заинтересованную (в разном роде и смысле) общественность защитой диссертаций, главной идеей которых будет смелая догадка о том, что «двенадцать опупевших какаду» – это, по мысли сочинителя, сторонники Путина.

Петербургская же школа закрепит трактовку, в соответствии с которой в новых «Двенадцати» речь идет о несистемных и радикальных оппозиционерах.

Кстати, Птолемея из новых «Двенадцати» не следует путать с выдающимся ученым Клавдием Птолемеем, гением эпохи позднего эллинизма.

Желая помочь избежать qui pro quo, коротко обрисуем мизансцену, важную для верного понимания текста в целом и отдельных его частей. Афинский тиран Писистрат, укреплявший свою власть в равной мере посредством дешевого популизма и отрядов вооруженных охранников-«дубинщиков», в часы досуга просил друзей называть его Птолемеем. Вероятно, веря, что освобождение, хотя бы на время, от запятнанного кровью имени очищает его замаранную совесть.

Иное прочтение этого образа отсылает к Иосифу Флавию, который говорил, что Птолемей Филадельф основал в столице Александрии библиотеку с числом книг до полумиллиона.

Также согласно Иосифу Флавию, другой Птолемей хитростью взял Иерусалим, многих иудеев переселил в Египет и даже начал обучать их солдатскому ремеслу, чтобы отправить на подмогу македонцам.