Отравленный канал – приток Москва-реки.
Фото Евгения Лесина
Канал им. Москвы
Отравленный канал – приток Москва-реки
январским днем отсвечивает радостью
и равенством – здесь крепнет одинаковость
со всем живым, почти по-пастернаковски.
Сияет солнце первозданным солодом,
а в проруби, не экскременты – золото.
Над первозданным кладом рыбаки
врастают в лед покинутой реки.
Отравленный канал – приток Москва-реки –
сюда приходят мамы и очкарики,
отринули и мОлодежь и пОдростки,
и сердце полнится усталой гордостью.
Нет, пацаны, я не ботаник в фартучке,
хоть и пою сейчас чуть-чуть по-старчески –
просто до талых вод, до потепления,
приятно изменить телодвижения.
Отравленный канал – трехмерность снежная.
Цветобаланс. Политкорректность. Вежливость.
Здесь даже не найдешь окурок брошенный,
вор не пристанет или чмырь непрошенный
и от ментов возможно избавление
до мартовских лучей, до потепления┘
Мартовские картинки
Серый дом с развороченным торсом – вершитель эпох,
парадигма застоя и флагман индустрии
позабыл гильотины коллег и возмездия ток
через стул твердолобого босса парткомом пропущенный┘
А подросток в косухе не помнит былых техносил –
металлистов в отставке. Не чует истоки.
Ведь отец от армейки в таком же кожане косил,
но закончил баталии психа на выхинской стройке.
Оказались невечными и парткомы, и бизнесы,
и кофейная грязь, и кремнистая соль.
Упоенье собой, как орнамент столицы докризисной,
покидает лицо вышибалы, что пестовал лицеконтроль.
Вот и девушка в черном – осколок разбитых высот,
откровение панков, округлый квадрат и Филонов.
В марсианских наушниках – миру неведомый код.
В зашнурованных бутсах – вселенская пыль Оберона.
Необъятное в тонкой тетрадке по-детски объяв,
она бросила школу, не верит в анонсы погоды...
Жаль, что эти картинки запомнил лишь я
и щепотка ребят из пронзительно-зрячего взвода.
Серый дом с развороченным торсом поставлен на снос.
Вышибалу помял загулявший атлет из народа...
Хорошо, что в помпезной Москве среди прочих заноз
обитают певцы утвердительно-зрячего взвода.
Памяти Егора Радова
Зачем затевать исчезающих стран раскопки,
созерцая тома умерших на полке;
у чужой домбры выпрашивать соло,
величать царя обреченно-голым,
жить в режимах тел вовек инородных –
безнадежно-бренных, отчасти модных,
чаще безобразных в любом обличье,
безучастно-двуногих, совсем не птичьих┘
В общем, змееподобных, хоть и бегущих.
Замыкаться в себе, зачем? Не лучше ль,
опустив, как встарь, козырек бейсболки,
чтоб спасти глаза от шального солнца,
слишком яркого для зимы по-русски,
позвонить в турфирму, взяв атлас в руки,
а потом билет до Дели и дальше,
можно даже в Гоа, если нрав запальчив┘
Но вернуться домой, конечно, вернуться
(прихватив с собой кирпич Камасутры),
только не в Москву или, скажем, в Лондон,
а освоить избу в предместье Коломны┘