Игорь Дуардович
Слепой говорит музыкой, глухой пляшет ногами, а поэт сочиняет словами...
Рамон Байеу-и-Субиас. Слепой певец. 1786. Музей Прадо
Александр Петрушкин. Маргиналии: книга стихотворений.
– Евразийский журнальный портал «МЕГАЛИТ» – Кыштым, 2010–2011 гг. – 196 с.
Кем остается поэт для языкового поля, на котором он возделывает?.. Поэт больше фиксатор по природе или же двигатель эволюционного толчка, постоянно работающий над инструментариями речи? Одно известно точно: поэт не должен совмещать две одинаковые палитры; чем стремительнее его дерзость, тем выше могут оказаться уровень и значение, укомплектованные в образ пророщенных зерен.
Книги стихов, выходящие в свет и попадающие в руки к профессионалам и любителям, как бортовые самописцы, предлагают ряд прижизненных шумов, сквозь которые «слышащий да услышит». Сборник Александра Петрушкина – такой самописец сразу по двум признакам: упорядоченность содержания и богатство видов звуковых волн. Всё в этой книге напоминает о целостности авиарейса, в очередной раз появившегося на экране радаров и снова пропавшего до поры до времени.
Каким образом поэты сбрасывают свои бортовые самописцы на землю, все знают, сколько их на борту необычного самолета в запасе – никто предугадать не в силах. Стихи в книге Петрушкина располагаются в порядке назад отматываемой аудиопленки: всё начинается произведениями за 2011-й, а заканчивается плодами 2001-го – это особенности содержания. Пойдем дальше, и мы услышим звуковые волны – голоса на «магнитной ленте». В сборнике самое первое, что видишь, – оригинальное вступительное слово или «совместное предуведомление». Краткие характеристики поэзии Петрушкина дает ряд известных ныне авторов: Олег Дозморов, Елена Оболикшта, Анна Голубкова, Марина Саввиных, Сергей Слепухин и другие. Но эти голоса никак не могут принадлежать пассажирам или авиадиспетчерам, да и в кабину пилота никто не врывался – это параллельные или пересекающиеся на разных высотах рейсы. Голос Андрея Санникова на записи звучит убедительнее и лаконичнее прочих: «Петрушкин – это толпа голосов». Так, наверное, можно изложить причину главного противоречия хаоса как порядка.
мне не с кем говорить за нас с тобой
один стоит над нашей головой
с прошитым темечком и рваною губой
откроет рот и бьется как плотва
со смертью накрест языком братва
а я стою и наблюдаю дым
и не с кем мне вот здесь заговорить
Всю поэзию «Маргиналий» можно разобрать по пунктам: 1) восприятие ради перевосприятия;
2) онлайн-переводчик с английского на русский; 3) новые варианты синтаксических связей; 4) редут «лингвоцентристики», языковая сейсмичность; 5) поэзия-диафильм. Расшифрую в заданной последовательности. Пункт № 1: стихи «вызывают», чтобы их перечитывали. Петрушкин пишет так, чтобы малыми крючками-фразами затаскивать на самое дно: заинтересовывает, возмущает, ему можно подивиться. Тому служат грубые инверсии, анжамбеманы, неологизмы, амфиболии, эпентезы и проглатываемые, словно в момент горячки, местоимения и существительные: «всё то тебе баракоБАМ да курлы курлы», «страна сибирь уколешься в сибирь/ когда не знаешь ждет тебя там кто-то», «Возможно, ангел нулевой/ забудет здесь стоять в своих –/ не рифма оправданье, а/ кто со сторон других приник», «прости Господи мне надо/ перереживать прости/ а молчанье рафинадно и/ расти», «темнее чем речь не бывает/ нет времени года отсюда».
Пункт № 2 (онлайн-переводчик с английского на русский): при прочтении может создаваться впечатление, что в стихах Петрушкина действует чуждая русскому языковая логика. Это похоже на то, когда кто-то, не зная устойчивых речевых оборотов и прочих особенностей того же английского, банально переводит по одному слову, не выявляя связей. В результате с предложением происходит то, что я бы назвал страшным словом «расчленение». Оно становится алогичным.
Переговорщик с языком,
давай поговори.
Поговори за ночь со мной
чучмек, поэт и брат.
Пункт № 3 и № 4: с другой стороны, способы организации поэтической речи, свойственные Петрушкину, могут действовать на обновление языка, на его преобразование. Многие стихи отдельными строчками взламывают и будто пытаются подвергнуть сомнению синтаксический код. Петрушкин как бы предлагает новые способы синтаксических взаимодействий. Видно, как сильно поэта беспокоит языковая сейсмичность – ему чуждо любое охлаждение, любой неподвижный камень на поверхности. Язык жив, пока он меняется, – писать ради того, чтобы постоянно утверждать данную истину, писать, погоняя всё свое словесное нутро никому незримыми плетьми. К этому и относятся мысли Олега Дозморова из того же вступительного слова «300 СПАРТАНЦЕВ» в самом начале сборника: «Поэзия перестает быть лингвоцентристской и снова очеловечивается».
положат в твердь как небо утикай
нас боль в живых запишет через край
Говоря о Петрушкине, нельзя забывать об уральской школе поэзии, с которой он крепко связан и чьему развитию до сих пор способствует не только через стихи. Будучи известным культуртрегером и издателем, он концентрирует вокруг себя целую бурю поэтических энергий, направляет уральцев, стараясь сделать максимум возможного для того, чтобы уральскую школу перестали считать мифом. После небольшой ремарки мы пришли к пункту № 5 (поэзия-диафильм). Для обозначения этой особенности творчества уральских поэтов еще используют термин «клиповость», другие называют это многоголосьем. Когда стихи воспринимаешь стремительным потоком сменяющихся кадров, иногда это одна строчка – один кадр. Или же, напротив, позволяешь поэтической речи натолкнуться на тебя, как ветру на придорожный столб. Такие стихи требуют, чтобы их с первых слов переводили в область зрительного, не фокусируя внимание на смыслах, чаще смыслах-бутафориях, которые могут всплывать сами собой. Для уральской поэзии, отпечаток которой носит творчество Александра Петрушкина, характерны темы самоубийства, насилия над личностью, откровенный секс («Пусть скрипит постель – самая лучшая из дверей!»), депрессивность и упор на метафизику.
Левая половинка птицы, сойдя с ума,
устремляется в свое отражение – если это
правое не спасет ее, то она
будет пить аминазин –
под крылом – прощеное лето.
А с чего всё началось, откуда начал свой путь сам Петрушкин? И, главное, куда он нас зовет? Поэт всегда зовет только к себе, а ты, читатель, зовешь себя в его стихах. Таков парадокс, такова ваша многим общая метафизика. Уже неоднократно многие критики указывали, что поэзии Петрушкина веришь. Но если всему верить, то можно сойти за простачка. Сам Петрушкин пишет об истоках, указывая на «сказки болталки», на аринародионовское внимание к нему матери. По его словам, «всё началось невинно но кончилось литературой».
