Слова терзают тугодума

Юрий Перфильев. Другие дни. Стихи последних лет. – М.: Библиотека журнала «Дети Ра», 2009.

Юрий Перфильев – автор четырех поэтических книг и множества публикаций в литературных изданиях («Ковчег», «Дети Ра», «Зарубежные записки», «Поэзия» и др.), лауреат премии журнала «Ковчег» за 2008 год, премии Международной академии творчества за 2009 год. Человек, как следует из его краткого curriculum vitae, сведущий отнюдь не только в литературе, имеющий два образования – высшее техническое и высшее юридическое. Недавно выпустил свою пятую книгу стихов в поэтической серии журнала «Дети Ра» – это 12-я книга серии.

Думаете – какое отношение имеют образование и биография к творчеству поэта? Но связь интеллектуального базиса с мировоззренческой надстройкой и профессиональной функциональностью, по-моему, очевидна и оправдана в 99 случаях из 100 (а в одном случае этой каузулой просто никто вовремя не поинтересовался)...

Юрий Перфильев – поэт техничный. Можно сказать – высокотехничный. Можно сказать – подчеркнуто, осознанно, преданно техничен. Он не слишком экспериментирует с формой стиха, не стремится поразить своего читателя авангардной лексикой, вдохновением эпатажа, чудесами перформанса – не прибегает к «модным», сложившимся буквально на днях приемам стихосложения – однако он заботится о том, чтобы в его творениях техника шла на шаг впереди видимого смысла:

«Здесь мало света, много шума
из ничего. Корпит перо.
Слова терзают тугодума
и приближаются к зеро».
«...Что же до предательских анафем,
справимся – подушно их язви, –
разве что на капельку потрафим
прошлому – оно у нас в крови».

Последнюю цитату для примера я выбрала не случайно. Дело в том, что, как мне кажется, Юрий Перфильев здесь говорит о себе: это у него «в крови» богатое прошлое поэтического разнообразия, и с ним поэт неразрывно связан, более того – он его откровенно почитает.

Евгений Степанов, издатель и филолог, в предисловии к книге «Другие дни» называет Юрия Перфильева «поэтом нового метафорического взгляда» и находит в его творчестве следы самых разных поэтических школ, ставивших во главу угла метафору и пройденных Перфильевым в ходе его литературного роста. Разумеется, слово «пройденных» употребляется здесь не в ученическом качестве «пройденного мимо», а в смысле «прошествия сквозь», глубинного освоения лучшего, что привнесли в поэзию те творческие объединения. Евгений Степанов видит в числе идейных предшественников творчества Перфильева орден обэриутов, школу квалитизма (представляемую ее создателем Владиславом Епишиным, или Славой Леном, как «стихи высокого качества», основанные на «неправильностях» – то есть семантических сдвигах; объединявшую прекрасных поэтов и даже гиганта Веничку Ерофеева) и школу метаметафоры. Все эти драгоценности присутствуют в стихах Юрия Перфильева:

«Июль. Ко(ш)мар подсел на «ля»
октавы пятой. Стонет ельник...», –

и превращают их в объект увлекательного чтения, которое сродни решению загадок. Любопытно угадать, перекличка с каким поэтом дала творческий импульс тому или иному стихотворению Перфильева. В книге «Другие дни» встречается «привет» от Иосифа Бродского:

«Твой «Самовар» – на треть великоросс
бродвейский. Посетители в азарте
не ладят с географией на карте
от пачки довоенных папирос».

Или от Бориса Пастернака:

«Опять пора охоты к перемене
не мест, но правил, судя по всему,
неволи пуще, на бесхозной сцене
идет прогон очередной из смут».

Это не пустое заимствование и не механическое эпигонство – это дыхание бессмертной классики изначального стиха-метафоры, осеняющее всех поэтов, работающих на «чистой» метафоричности.

Мастерству поэзии учатся тайно, под покровом ночи... Доу Геррет. Ночная школа. 1660. Государственный музей, Амстердам

О нынешнем состоянии поэзии Юрия Перфильева Евгений Степанов говорит: «Здесь правда высказана в поэтическом тропе, утяжеленном классическими аллюзиями».

Все эти наблюдения, конечно, верны. Мне хочется добавить к ряду определений, уже данных литературоведами стихам Перфильева, лишь одно слово – столь же, возможно, неожиданное, как и словообразы, рисуемые этим интересным поэтом.

Супрематимзм (в переводе с латыни – наивысший).

Хотя термин этот употребляется в отношении к живописи и означает доминирование, превосходство цвета над остальными свойствами живописи (до чего первым додумался Казимир Малевич), но с иными формами поэзии его роднит, на мой взгляд, сущность идеи. Как в «беспредметных» полотнах Малевича, в якобы лишенных изобразительного смысла комбинациях разноцветных плоскостей простейших геометрических очертаний краска была впервые освобождена от «подсобной» роли, от служения другим целям, так и в литературе встречаются стихотворения, в которых слово освобождено от «функциональности», от утилитарного назначения передачи информации или эмоции и предстает во всей своей красе. Красота удачно найденной метафоры ничем не уступает притягательности цветового пятна в картине. Религиозно-экстатичный Малевич видел в такой живописи первый шаг «чистого творчества» – акта, уравнивавшего творческую силу человека и Природы (Бога). Технически грамотный (в прошлом ≈ инженер) Юрий Перфильев скорее всего таких горделивых и паранаучных параллелей не проводит. Однако его стихи основаны на сочетании «тезисов» якобы вне всякой логики:

«Буксует оттепель, как «Опель»
трофейный, пыжится зима.
Неровно дышит Мефистофель
и сводит нацию с ума...
Еще трясутся от удачи
и забываются шутя.
А впереди уже маячит
державной личности культя».
«Сон не в руку, боль в затылке,
в переплете время чисел,
серый в моде, ветер в поле,
бесконечность в канители...»
«Кульбиты в окне и глиссады,
опасные крены оси.
Как письма, чужие досады
листает под тремор осин.
От реплик про donner, бишь wetter
ни шатко, ни валко ему.
Лишь рэппер страдает, как Вертер,
ненужный теперь никому...»

Логика, естественно, в том, с какой удивительной силой звучат слова, поставленные на места, где их скрытая красота способна заиграть всеми оттенками.