Кишечник Хроноса

Жизнь вообще трагична...
Р.К.Карбо. Обнаженная с гитарой. 1894

Виталий Владимирович Пуханов (р. 1966) – поэт. Родился в Киеве. Окончил Литературный институт им. А.М.Горького (1993). Был первым и последним лауреатом учрежденной под эгидой Литинститута премии имени Мандельштама. Работал в отделе поэзии журнала «Новая Юность». На рубеже 1990–2000-х годов – редактор отдела прозы журнала «Октябрь». С 2003 года – ответственный секретарь независимой литературной премии «Дебют». Автор книг «Деревянный сад» (1995), «Плоды смоковницы» (2003). Ведет открытый личный журнал в блогосфере puhanov.livejournal.com. Живет в Москве.

Как ни странно, литература «молодых» дает самый точный диагноз состояния общества. В этом году я второй раз выступаю в качестве ридера премии «Дебют». Привлекает меня, конечно, не столько меркантильный (вознаграждение очень скромное) и литературный интерес, сколько социологический.

Ридерство – занятие не из простых. Когда количество прочитанных работ переваливает за 200–300, очень сложно составить целостную, объективную картину. Тем более я поражаюсь подвижничеству Виталия Пуханова, который держит в голове колоссальный объем информации об участниках конкурса. Именно он принимает на себя основной удар┘

– Виталий, координатор премии «Дебют» Ольга Славникова говорила, что с этого года реалистическим произведениям не будет даваться преимущество. Почему же в состав жюри вошли люди в основном традиционно-реалистических вкусов?

– Никогда «реалистические произведения» не получали в конкурсе независимой литературной премии «Дебют» особых преимуществ. Просто реалистов всегда больше в потоке, а их произведения часто подкупают жюри искренностью и хорошей фактурой, при прочих равных качествах с произведениями экспериментаторов.

Чтобы врать, нужно владеть литературным мастерством, которого у молодых авторов к 25 годам еще нет в достатке. А правда – хорошее подспорье молодому таланту. Что касается состава жюри, то если «традиционно-реалистический вкус» – синоним хорошего вкуса, то всех членов жюри и нынешнего года, и прошлых лет без оговорок можно назвать реалистами. Думаю, что в рамках нашего интервью мы поговорить о структуре современного реализма не сможем. В жюри «Дебюта» входят люди известные, пользующиеся любовью и доверием и читателей, и начинающих авторов. В поэзии реализм невозможен, как мне кажется, по определению. Критика – всегда экспедиция в параллельные миры, освоение «чужого», почти инопланетного опыта, нотариализация духовного. То, что литература по-прежнему владеет умами людей, – уже фантастика.

– Не кажется ли вам, что некоторых финалистов и лауреатов «Дебюта» первых лет можно уже включать в состав жюри? Планируете ли вы это?

– Планируем с года на год призвать лауреатов разных лет на судейство, хотя и сознаем, что опыт решать чужую судьбу тяжелый и малоблагодарный. Мы еще в нерешительности пребываем. Стоит ли обременять молодые души делом счастливым для победителя и заведомо несправедливым в глазах проигравшего.

– Французский социолог Пьер Бурдьё назвал «литературу одной из наименее надежных областей социального пространства». Может быть, стоит отговаривать молодых людей от занятия литературой, ведь для многих неудача на этом поприще может обернуться личной трагедией?

– Личной трагедией может обернуться и учеба в ПТУ, и окончание ВГИКа. Жизнь вообще трагична. Отговаривать есть кому и без нас. Читайте биографии великих художников, монотонно повествующие о том, как и у кого по-особенному плохо все кончилось. Они продаются в самом забытом богом провинциальном книжном магазине. Наилучший жизне-смертный отговорник.

Недавно разговаривал ровно об этом с дочерью, ей 16. Творчество – такая область человеческой деятельности, где человек не должен оглядываться на свое будущее, извините за парадокс, не должен подстраховываться хлебным ремеслом, это мое твердое суждение. Я сам себе в 16 лет сказал, что ничем не буду заниматься, кроме поэзии, ничего не буду уметь, принципиально. Всю жизнь зарабатывал литературой. Очень плохо зарабатывал. К примеру, за много лет работы в одном уважаемом журнале я ни разу не пообедал и до сих пор такой привычки не нажил.

Молодой человек, решивший посвятить себя «творчеству», должен быть согласен пропасть. Готов к тому, что жизнь его, во всех смыслах, может не сложиться. Почти всех моих товарищей юности время растерло в пыль. Это ужасно и необратимо. «Я могу положиться на свой талант», – часто говорил Моцарт. Остальное все знают. Кроме того, важно подчеркнуть: человек обычно формируется в одной эпохе, реализуется в другой, а итоги подводить ему приходится бог весть в каких, непонятных ему более временах.

Все, что человек способен пронести сквозь время жизни, не оформляемо даже в словах, время – самый ядовитый раствор, но личность способна пройти через кишечник Хроноса. Все реалии, окружающие начинающего писателя сегодня, уйдут незаметно. Он проснется знаменитым, окруженный другими людьми, а газета, в которой будет напечатана восторженная рецензия, будет называться по-другому, не так, как та, где сегодня он мечтал бы прочесть о себе слова признания.

16 лет мне было, когда еще Брежнев болел. Ничего, кроме изгойства, мне поэзия не сулила. Издать книгу было недостижимой мечтой, вспомните о монополии государства на любые формы тиражирования текста, машинки печатные, и те стояли на учете, и ничего, дожили мы до принтеров и эсэмэс-публикаций. Какие возможности будут у сегодняшних молодых авторов через 30 лет, даже фантазировать не берусь.

– Был ли у вас в жизни фальстарт?

– В юности я думал, что так зовут героя оперы Джузеппе Верди. Если я правильно понимаю суть вопроса, то у меня фальстарт был: не один и не два. Первый раз меня напечатали в газете Киевского пединститута, куда я поступил после школы. Дяденьке-редактору очень понравилось мое стихотворение «героям Аламо» – так я называю стихи молодых о войне. Добрый дяденька помог 17-летнему поэту «дописать» стихотворение. Получился пафосный позор. Мне долго было стыдно за публикацию, я ее никому не мог показать, благо ее никто не заметил.

В 20 лет я впервые приехал в Москву. Поперся на Красную площадь в солдатской шинели и кирзовых сапогах. Я был очень доволен такой удобной и теплой одеждой, другой у меня не было. Шинель позволяла ночевать с комфортом на полу в любом доме, куда пустят. Так вот, на Красной площади меня арестовал патруль военной комендатуры и долго продержал, пока не выяснил, что я не дезертир. Из Москвы я вернулся с расквашенной мордой – с разнесенными в пух и прах стихами: поработала младшая редакция издательства «Советский писатель». И сидел я над рукописью своей, думая: нет у тебя, Пуханов, ни одного стихотворения, все труха словесная.

Проснулся однажды с четкой мыслью, что я – поэт без единого стихотворения. Но поэт. И начал все по новой. И потом были Фальстафы, как я тогда говорил. Поэтому и сегодня эстетику поражения я считаю бесценной для поэзии. Много об этом можно найти и у меня в стихах. «Будем делать добро из зла┘» – если нет другого материала.

Павел Крусанов рассказывал в 90-е, как брал уроки письма у вороны, которая свила гнездо на дереве у его окна. Я беру иногда уроки у мыша-песчанки по имени Василий Иванович: он живет в клетке в кабинете Ольги Славниковой. Василий Иванович строит себе дом из того, что мы ему дадим. Встает на задние лапки и благодарит. Нам кажется, что он улыбается. Жизнь за все стоит благодарить и строить из всего, что есть под рукой.

– Не кажется ли вам, что писателей стало слишком много? Не наблюдается ли в современной литературе кризис перепроизводства?

– Одна из моих настольных книг – «Литературные объединения Москвы и Петербурга, 1890–1917». «Бродячей собакой» литературное бытование тогда не ограничивалось, поверьте. Словом, уровня 1913 года, по которому весь XX век принято было замерять уровень благосостояния России, мы в плотности литературной жизни, особенно в регионах, не достигли и не скоро догоним сребровековцев. В прошлом литературный бульон был крепче. Нет, не считаю я, что много писателей развелось, понаехало и посамоназывалось таковыми.

Ян Шенкман озаглавил одну свою заметку, кажется, у вас, в «НГ-EL»: «Велика Россия, а почитать нечего». Это, на мой взгляд, распространенное отношение к предмету. Писатели доставляют не так много хлопот обществу, не задыхается наша страна от избытка писателей. А кризисы – они в головах у людей. У писателя, который не знает, о чем писать, у читателя, который не знает, чего почитать, у продавца книжного магазина, готового почтительно пожимать руку лидеру продаж, даже если у того в книге одни пустые страницы: только бы покупали. Никто не хочет просто жить. Всем нужны высокие достижения. Напасть такая новомодная у людей. Дают тебе писать, не ставят к стенке, сиди, сочиняй, сухари грызи. Взял в руки книжку, прочти доброжелательно, зачем в каждой новые «Мертвые души» высматривать.

Хорошей литературы много не будет никогда. В писатели приходят, как в армию: кто недокормленный, кто с плоскостопием, кто косоглазый, кто неграмотный. И ничего, служат отечеству. В генералы выходят. А вспыхнувший вооруженный конфликт в современных условиях гасят 50–100 героев. Зачем остальные миллионы военных, включая пузатых и вороватых каптерщиков со звездами на плечах? Гнать их? Нет, не будете. Понимаете, что даже мыши без горы не родятся. Одному читателю трех книжек в год достаточно, а другому и 500 новинок мало. Нужно научиться уважать литературное бытование, любить и серые цвета его флагов.

– Почему вы не считаете лианозовцев и концептуалистов крупными поэтическими величинами?

– Глупость, извините. Во имя каких идеалов мне не считать лианозовцев или концептуалистов крупными величинами? Вы неверно восприняли контекст моего интервью Варваре Бабицкой, там речь шла о том, что «культурное значение» не всегда удается поддержать всенародной известностью. Привел в пример состоявшиеся литературные явления, чтобы оградить дебютантов от повсеместных упреков, что их книги не являются настольными у офисного планктона.

– Действительно ли происходит оживление клубной поэзии? Или прав Всеволод Емелин, как-то пошутивший: «Есть поэты нового образца┘ Их всего человек 20. Все знакомы. Поэтому вечера ни одного из них не пустуют (на каждом сидят все 20 человек). Каждый сам, являясь поэтом, является и критиком, и читателем, и слушателем для остальных 19»?..

– Емелин не прав по определению. Неправота лежит в основе его творческого метода. Возразить Емелину мне нечего, так как мы живем на разных планетах, и по каким законам устроена литературная жизнь в его вселенной, я не знаю.

Если вы позволите мне доверять тому, что видят мои глаза, а не тому, что пишут в газетах, то я не видел пустых залов на поэтических чтениях очень давно. Это во времена моей юности, когда поэтические вечера проходили раз в месяц, вот там действительно сидели на разномастных стульях семь–десять человек, а двадцать – это был аншлаг. Сегодня 100 человек на вполне рядовом вечере – это нормально.

Сейчас, как я знаю, уже формируются закрытые литературные клубы, но не снобизма ради, а потому, что залы не вмещают более 50 человек. А что слушатели на вечерах, остальные 19 или 99 человек, сами поэты и критики – что тут удивительного? И критик, и поэт тоже имеют право быть читателями. Но когда проходят неординарные вечера в рамках поэтических фестивалей, туда подтягивается настоящий, по вашей версии, читатель, не запятнавший себя писательством или критиканством. Бывает, набивается до 500 человек. Сам имел честь выступать на таких мероприятиях. Это нормальное времяпрепровождение для молодых интеллектуалов, не всем же в нашей стране водку пить по вечерам.

– Со всеми ли лауреатами «Дебюта» вы поддерживаете контакт или кто-то исчез из поля видимости?

– Со многими поддерживаем. Кого-то из поля зрения за годы потеряли. Мы не милиция. Отношения внутри проекта складываются так же, как в любом большом коллективе. С москвичами общаемся и видимся часто, с авторами из регионов, к сожалению, редко. Может, через публикацию в «Литературной России» мы найдем лауреата первого года Наталью Стародубцеву. Слышал, что где-то в Сибири она работала воспитателем в детской колонии. Молодых людей жизнь разбрасывает: кто-то эмигрирует, кто-то уходит в религию, в семейную жизнь, просто глубоко в себя и потому пропадает с глаз на годы. Но я уверен, что каждый молодой автор, прошедший через «Дебют», обязательно напомнит о себе в литературе. Напомнит громко и ярко, а мы придем поздравить его с успехом.

Сейчас проект работает над созданием сетевого ресурса, который к десятилетию конкурса попытается объединить информацию о лауреатах и финалистах «Дебюта». Это сотни имен молодых авторов. Старшим «дебютантам» не исполнилось еще 35, но на их произведениях воспитывается новое поколение людей, читающих по-русски во всем мире.