Обрусеиваемая галактика

Формалинно-приторная идеальность уходящей в небытие натуры...
Фото Левона Осепяна

Владимир Бояринов. Испытания. – М.: Новый ключ, 2008. – 448 с.

Есть среди действительно оригинальных отечественных поэтов Владимир Бояринов. Его ни с какой б-з-ликующей одномерностью не подверстаешь к нынешней катастрофе России – как в случае с Юрием Кузнецовым: Владимир Бояринов – иного, но, разумеется, тоже исконно-русского с-к-лада (без -бища, л-я-да и – ада); он дерзновенно принадлежит к до сих пор – по-настоящему – что не актуализированной?! – не осмысленной! – традиции: не-классически-классического национального творчества – сформировавшейся преимущественно в советский период, но укорененной еще в нашем фольклоре, а затем – спорадически – например, в стихах Кольцова, о котором проницательнейший Салтыков-Щедрин заметил, что он «первый» в нашей литературе «обратился к русской жизни прямо, с глазами, не отуманенными никаким посторонним чувством, первый передал ее нам так, как она есть со стороны ее притязания на жизнь общечеловеческую» («Стихотворении Кольцова»). Но одновременно щедрый о-ценитель подчеркивает кольцовскую немощь и удушье от «домашней раковины»┘

Но в советский период «прямой» взгляд на русскую жизнь органично модернизировался благодаря, да-да, его выходу на океанический и вселенский! – простор, гениально вырвавшись – за далью-дально – в творчестве Павла Васильева, Александра Твардовского, Василия Шукшина, в полете Юрия Гагарина, лыжно-пешем покорении Северного полюса┘

Владимир Бояринов (кстати, по-шукшински уроженец Алтая и юные годы проведший на семипалатинской родине Павла Васильева – относительно рядом с Байконуром), безусловно, продолжает этот по-русски: непосредственный и – космический ряд созиданий, привнося в него сугубо свою музыку: желанного и – не-пред-вид-ан-ного! – улета:

А живу я,

Будто лечу, –

Крылья под ветром гнутся,

Сердце зашлось,

Крикнуть хочу

И не могу очнуться!

Будто лечу

В тартарары,

Но о земном печалюсь.

Крылья свело.

Ох, до поры

Вороны раскричались.

Будто лечу

В мире ином

Против своей воли.

Но упаду

Я на земном

Поле.

Поразительное по эпической многозначности и исповедальной искренности стихотворение: полет поэта охватывает, мало сказать, небо – другие миры вплоть до подземной бездны, он – велик и таинственно-объективен, ибо не укротим, опасен и не нуждается в ясно: субъективистской и гум-ан-ус-ной опоре, целомудренно и всегда вдохновенно преисполняясь только верой в заветно: убийственное или спасительное – земное поле┘ Здесь осознанно и концентрированно: сгущена и – разрежена: въявь! – бездна русского бытия в двадцатом столетии: мы, наконец-то, социально, хозяйственно и научно вознеслись над своей славянофильской и почвеннической данностью, отныне нуждаясь в ней лишь как прямой: стартовой – площадке и – неопределенно: живой – по-имперски! – вдруг– перспективе, которая прекрасно заключает в себе и столько раз угаданную русскую чистоту, детскость, всевозможность, и – по-бояриновски: принципиально-целеполагающую! – открытость любому экзистенциально-судьбинному исходу (см. также «Не помню, что было в начале┘») – что естественно и – вызывающе! – требует «веселой» «отваги» и «силы», «и лучшего нет и не будет ни в буднем, ни в праздничном дне» («Какая веселая сила┘» – знаменательно! – ставшая названием целого сборника поэта 1978–1982 годов).

Никаких броских, «деревенско-прозаических» и прочь-их кладбищенски-«матерых» стенаний по поводу исторически-оправданного советского взлета в общечеловечески-вселенские просторы, равно вертикального и горизонтального – бездонно: пере-крест-ного! – размаха мы не найдем в веселых и доблестных стихах Владимира Бояринова. Более того, он самоотверженно и – традиционно предлагает вслед за своим героем Ивашкой забить возле отчего дома «ось земную, вкруг нее пойдет земля!» («Ось») – да и вся обрусеваемая на наших глазах галактика: с пастбищем – едва ли не поголовно-солнечных – звезд («Мои стада», «Кони») – которые рано или поздно, пусть, и «нелегким» путем, но приведут – по-лобачевски! – зацикленно – новейшего пастыря к родному порогу («Большая медведица») на неэвклидово-земное поле┘

Да, наш поэт по-советски: бесстрашно и целенаправленно – принимает цивилизованную, да и культурную необходимость: не-классически– беспредельного расширения – русского космоса, очерчивая в нем не просто удалые, а исконно-богатырские и былинные масштабы («По душам», «Сны старого дуба»). Ведь гармонично и надежно соединить в себе традиционно: прямую и – домостроевски: самодержавную! – данность с ее со времен Петра Первого чаемым – народно– и сверх-кольцовски – ! – модернизирующимся улетом – очень и очень трудно в силу и очевидной исторической бепрецедентности, и антиномично-истинной логосной цельности, и постоянной – над-душевно-личностной – крестности – этого «непокойного» и «горько-медового»! – синтеза («День за днем», «Эти каменные стены┘»).

Вот почему заметное большинство русских писателей, особенно последней трети ХХ века, «деревенщински» и – «вечно-бабски»: старушечьи! – предпочли у-доб-р-ен-но и однозначно ограничиться патриархально-уходящей в небытие натурой, придав ей формалинно-приторную и по-иезуитстски-трупную! – идеальность и, тем самым, уготовив «совершенно» внеисторическую и откровенно: дегенеративную – здесь-и-сейчас – будущность: мирно-прогрессирующую – ж-с-уть! – нам: «законно» – постсоветским – в-у-смерть: ничего┘ То-то, свободно и – «подчистую»: чем не подвижнечески – «комильфо»?! – возлюбили мы свое нынешнее физическое вымирание – ради, ей-ей, «классической» и «гениальной» аттестации: на посо-шок – уже всего русского народа, а не его отдельных – субъективистски-кладбищенских – «предтеч», к коим «соборно», «патриотично» и – судя по себе: намертво – затесали даже не-истово– воскресительного Юрия Кузнецова┘

Но поэзии Владимира Бояринова абсолютно и – эпатажно не грозит подобная официозная аберрация и, конечно же, дегенеративность прямо-«классического» пошиба – особенно в «глазах» какого-нибудь vi-ё-р-исто: нобелевского бельма: бояриновская русскость не даёт ни малейшего по-лож(ь)-ительного повода для её буквалистски: выспренной и «духовитой» – до могильно-летательного венчика! – аннигиляции. Она заведомо мужественно и трагично вбирает в себя по-халкидонски-!– неслиянную и нераздельную – динамичность: улёта – можно сказать, к-рай-не! – догматизируя его весёлый и праздничный напор:

Не надо шалаша

У рая на краю,

Где общая душа

Вольёт в себя свою┘

(«Не надо шалаша┘»).

И «зловещие кометы» превращаются «в лебедей!» («По душам»)┘

Оптимистично-аскезный лейтмотив бояриновской поэзии – сродни зиждительно-парадоксальной шукшинской «маэстровости» – проницательно и – пророчески постиг кардинальную опасность для современной русской души: «подло»-«омутную» – обыденность, которой народ дал точно-двойственное определение «ништяк» и в которой волей-неволей затаптываются в-сырьё-з остаточные «жаркие угольки» исконного и – гвардейского! – богатырства («Иванов день»), чтобы окончательно и – «совершенно» затмился в нети Иван, в лучшем случае наивно, пассивно и политкорректно ожидая «давнего чуда» с «запрокинутым в небо лицом» («Что скажет небо», «Ясный месяц»)┘ Но выпадают, выпадают – поделом! – слепящие и оглушающие «туманы в предутренние росные часы» («Туманы») – напрочь отделяя нас от выси, себя и нашего же – да, чудесного, но всегда: органично– ! – возникающего: актуально – вдруг– побеждать – витяз(ь)-ества-гусарства-танко-воительства («Странник»). Тем более, необходимого, по-гагарински– ! – необходимого – в послевоенные – «сиреневые» – дни: при возрастающем: глобалистски – «ништяк» – обыкновении («Сиреневый день»)┘

Оно-то в первую очередь – «нормально», «мирно» и – «застойно»! – и привело нас к адекватно: аж г-л-я-а-мурному! – краху СССР – улётно-модернизированной империи, по-петровски и – сталински рассчитанной лишь на исключительно-вдохновенное и непредсказуемо: юродственно-! – торжествующее распятие своих – традиционно: не снимающихся! – с его «немыслимого крена», «свистящего ужом виража» («Когда ломаются копья») – подданных – под «звон колокольный, небеса обращающий в дрожь» («Грянет колокол»); по-бояриновски: неопалимо-горящей! – империи, живительно и – Провиденциально возносящейся: быть – из у-доб-р-ен-но-уютнейшего «склепа»: «четырёх стен» («В четырёх стенах») – наперекор и на осиновый кол её с лихвою: «земным» – «иудам» («Так случится, что даст петуха┘»)┘

Именно из-за этого – кардинально-бездонного – смыслополагания основной русской опасности и – соблазна к исходу двадцатого века, против коих способна выстоять только и-горе-и-долу: о-крест! – устремленная богатырски-имперская удаль – в заветной «красной рубахе» («Красная рубаха»); именно поэтому – бояриновское творчество до сих пор остаётся не-вид-ан-ной и – немыслимо: объективнейшей! – реальностью, прямо и – улётно оттеняющей нашу, нет, не кузнецовски-умирающую и – умершую, а откровенно: праздничную – от всей аскезной души: на самом вечно-актуальнейшем острие! – нашей исконной русскости – словом: «озимую» («Озимые») – победоносность. И осознавать её не надо «классически» и с одно-ш-з-начной предвзятостью – лучше беспредельно: немотствуйте! – во имя сугубо своей и – нашей вселенской «зари» («Немота») – не в-п-рок супер-оригинальной: при её – демо-к-г-рафическом – даже распятии – обыденности и – ничего┘