Евгений Реутов
Сергей Шабалин. Новые тексты для балалайки. – М.: Изд. Р.Элинина, 2008. – 64 с.
Объединить время и пространство удается не только в анекдоте. (В котором солдат копает канаву от забора до заката.) Вот и Сергей Шабалин (родился в 1961 году в Москве, в 1977-м уехал с семьей в США, с 1997 года в Москве, автор сборников стихов «Прогулки по облакам» и «Полифонический эскиз») мастерски создает симбиоз из времени и пространства в своих стихотворных текстах.
Ведь где бы лирический герой Шабалина ни прогуливался, бежал, ехал или элегически застывал на месте (кстати, сам автор книги, имея и московскую, и нью-йоркскую «прописки», подолгу ли, покоротку ли «застывает» то тут то там), так вот герой стихотворений, перемещаясь «географически», одновременно совершает непременное перемещение и хронологического порядка. «Я бросился искать тебя в бары восточного Вилледжа,/ но ты жила в них весной 89-го, а сегодня зима 97-го –/ много империй, дружб и смертей утекло с тех пор».
Это «путешествие» по Нью-Йорку. А вот по Москве. Вернее, под Москвой (демократичный лирический герой Шабалина охотно пользуется услугами метрополитена): «Снова еду от Таганской до Планерной –/ та же ветка, но век иной┘/ А прошло лишь лет десять или:/ Десять лет прошло!..»
Читая «Новые тексты для балалайки», невольно чувствуешь себя посетителем вернисажа, музея, кунсткамеры (именно пытливым, охочим до знаний посетителем, а не праздным зевакой).
Автор книги умеет ненавязчиво вовлечь читателя в неспешно вдумчивый, даже пристальный процесс разглядывания диковинок, артефактов и прочих экспонатов, в частности старых (так и просится эпитет «пожелтевших») фотоснимков. Семейных, школьных, довоенно-спортивных: «В толчее выпускного класса/ двести сорок четвертой школы/ я себя не найду, наверно,/ и рука на плече исчезнет┘»
Это, понятно, «Школьное фото». Процитируем теперь текст «Футбольное фото». (Хотя хочется привести это стихотворение полностью. Однако рецензия есть рецензия.)
«Я вовек за «Трактор» (Сталинград.)/ За каскад голов слепого братства./ За скульптурность каменных солдат,/ Взмывших ввысь над выжженной вратарской./ Что случилось с ними – лагеря?/ Неизвестны жизни бомбардиров./ Но на дне небудничных турниров/ Легендарных судеб якоря». Но не только удовольствием, получаемым от процесса разглядывания, ценны тексты Шабалина.
Определенное удовольствие приносит и процесс вглядывания. Вернее, наблюдения за вглядывающимся. (В зеркало ведь вглядываются?) «Отражаюсь в зеркале – только я ли это?/ На плечах пальто, но меня в нем нет./ ┘Вот мое отражение – только я ли это?/ Вот пальто, душа┘ Но меня в них нет». Это просто «Дориан Грей» какой-то! Помните, как этот плейбойствующий уайльдовский персонаж, еще не понимая, почему же это он не стареет, разглядывает себя в зеркале?.. Может, и Шабалину стоило бы почаще – в поисках себя – вглядываться в свои тексты, а не спрашивать у зеркала: «Кто ты?»
Однако, сколько бы ни сомневался автор (или его герой) в собственном существовании – во время чтения «Новых текстов» хочется утвердительно кивнуть: ты существуешь! существуешь!.. А спустя денек-другой после прочтения книги хочется кивнуть тем более.
Несмотря на то что Шабалин далеко не чужд в своем творчестве иронии (то легкой, то содержащей порцию незлого сарказма, как, например, в стихотворении «В Переделкино»), общая интонация книги, конечно же, минорная, если не сказать – трагическая: «У отметины «Граунд Зиро»/ день шестнадцатый. Кружит пепел./ Посещение гарантирует/ детский лепет и взрослый лепет». (Наверное, почти любой знает, что «Граунд Зиро» – это место в Нью-Йорке, где до 11 сентября 2001 года стояли башни ВТЦ┘) «У асбеста на «Граунд Зиро»/ мне сказали: «Жизнь изменилась»./ И еще: мир остался прежним» –/ это только новые звенья/ старой, мне непонятной цепи».
Печально. Однако даже самые трагичные тремоло шабалинской балалайки не оставляют чувства «безысходяги», не нагоняют жути. Да даже если б и нагоняли!
Быть трагиком, быть стоиком в эпоху тотального гламура (как и в эпоху гламурного тоталитаризма) – это круто. Это, как сказали бы в Нью-Йорке, – co-о-о-ol!
