Москиты на Красной лошади и Набоков в платье / Поэзия / Независимая газета

рецензия, поэзия

Аня Логвинова. Кенгурусские стихи. – М.: Вест-Консалтинг. – 2009. – 60 с.

Держу в руках первый выпуск серии «Библиотека журнала «Современная поэзия», о необходимости которой долго говорили редакторы серии Андрей Новиков и Андрей Коровин. Сборники пяти авторов (эдакое Пятикнижие) подтверждают существование этой нематериальной субстанции – современной поэзии.

Книги почти карманного формата, элегантно оформленные в едином дизайне (плашки разных цветов, скульптурные этнофольклорные композиции), по объему невелики – не более полусотни стихотворений, но каждому предпослано замечательное, тоже поэтичное предисловие собратьев по цеху. Читая, я все пыталась постичь, что же роднит столь самодостаточных авторов. Разгадка пришла неожиданная: это оптический спектр, берущий начало рядом с нами, но уходящий в немыслимые высоты, в безвоздушное пространство. Пять сборников – сами себе «космические ступени» и «реактивные скачки» в вышину, одновременно и процесс достижения цели, и сама цель. В границах такого «космического» представления невозможно применить к поэзии этих авторов примитивную мерку: кто «выше», а кто «ниже».

Дмитрий Тонконогов. Темная азбука. – М.: Вест-Консалтинг. – 2009. – 58 с.

Дальше всех от земли (от обыденности и системы трехмерных представлений о мире) располагается метафизическая лирика Дмитрия Тонконогова – воистину «темная азбука», какая-то каббала. Илья Фаликов в предисловии говорит: «В итоге потусторонним миром оказывается этот, земной и реальный, но посторонний. В посторонне-потустороннем мире действует – или бездействует – фигура Бога». Лирика Тонконогова столь парадоксальна, что, читая ее, слышишь язык другого мира. Он исполнен образов, выведенных в «потусторонность»: «Ей думается дым и хочется собой/ разлиться на постель водою голубой», «Четыре кошки бороздят квартиру./ В запасе узкая полоска света./ Какая узкая полоска мира». Через стеклянную ширму «потусторонности» – или через толщу воздушных слоев – просматриваются картины мира Тонконогова. Вот «Насморк»: «Набоков бежал за границу/ в женском платье./ Обронил два носовых платка». Снизу безвоздушное пространство Космоса выглядит черно-фиолетовым. Очень холодный и очень притягательный цвет. Цвет поэзии Тонконогова в спектре – правый крайний, фиолетовый, проваливающийся в черноту вечности.

Чуть ближе к «земному», но все еще «в эмпиреях» парит поэзия Ани Логвиновой. Она лишена «надмирности», однако и в пределы «здесь и сейчас» никак не укладывается. Торчат острые углы, колются пружины, распирающие жесткие и резкие (как не по-девичьи!) строки: «Бабушки охали – что же такое будет./ Бабушки охали – как же все это станется./ И я понимала – меня растят на убой/ Какому-то чувству чудовищного размаха».

Илья Леленков. Думай о хорошем. – М.: Вест-Консалтинг. – 2009. – 96 с.

/ Бабушки имеют полное право охать: привязка «женской лирики» к расхожему набору чувств, эмоций и фраз в случае с Логвиновой не работает. Она – типичный Наблюдатель, и это не мы ее, а она нас изучает и сканирует – но видит нечто потрясающее: «Мы живем в Москве, мы – москиты,/ Впившиеся в Красную лошадь. Оставляю все медвери открытыми/ И волкна тоже». Сергей Арутюнов в предисловии предполагает, что Аня Логвинова – девушка из другого времени, то ли из довоенных московских дворов, то ли из стройотрядов шестидесятых, «бамов и турксибов»┘ Ее место – среди планет Солнечной системы, откуда прекрасно различима в бинокль наблюдателя Земля. Цвет ее творчества – ледяной оранжевый, цвет вспышек квазаров или ядра кометы┘

Еще ближе, где-то на границе стратосферы, место для поэзии Олега Шатыбелко – сквозьсонного бормотания математического ума. От математики в его стихах не отмахнуться. Поэт нумерует свои мыслеобразы и словоконструкции и тут же переводит нумерацию в речь: «контекст 1: рецензия; контекст 7: чип; и так до контекст 19: фарада»: «а накапливается не усталость/ кстати/ единица измер(н)ения емкости в (микро)фарадах/ памяти в мегабитах...» Математическая поэзия, как ни бейся, алгеброй не поверяема, а сам Шатыбелко – вполне, чему свидетельство – стихотворение в прозе «презент континиус/ или 100 фактов обо мне»: «1. в меня стреляли./ 2. меня пытались зарезать./ ┘28. во время обоих путчей я пил водку у себя дома...» Цвет «математической поэзии» совпадает с плашкой на обложке его сборника – прохладный бирюзовый колер.

Олег Шатыбелко. Кстати, преодоленный. – М.: Вест-Консалтинг. – 2009. – 64 с.

Чем ближе к земле – тем теплее краски. Очаровательный неологизм Юрия Конькова «Ржаворонок» содержит бездну смыслов и ассоциаций – в том числе намек на терракотовый окрас ржи, оседающей на плохо смазанном или отработанном до предела механизме. Заржавленным исполином в стихах Конькова предстает наш мир. Ассоциирует себя автор с землей: «Сердце – земля, по которой идет трамвай». Так безыскусно, что сам замечает: «┘вот она, любовь!» Или – с «глиняным веком» из цикла «Вообрази!»: «У глины свои игрушки, своя арматура:/ поэзия нынче живет в медной проволоке...» Этого бескрайнего – вширь – бытия поэту хватает, он не хочет подниматься выше облаков, но без устали перевоплощается в дерево, в паровоз, в браконьера, даже в воздух – и каждое из своих воплощений любит. «Земной» круг поэтических пристрастий Конькова подчеркивается не только классическим построением стихов (что отмечает и Юрий Ракита в предисловии), но и палитрой, где доминируют теплые (хотя и зловещие) тона: «Кармин зачем-то стал венозно-синим,/ и ржаво-бурым оказался беж», «коричневым кашляя, правлю стальные ножи». Закономерно, что поэтика Конькова – цвета земли, освещенной закатным солнцем.

Замыкающее звено поэтической цепи – книга Ильи Леленкова «Думай о хорошем». Горячий, красный сборник. Стихи Ильи накалены его глубоко личными переживаниями. Он из почти уже музейной породы неравнодушных поэтов, готовых «глаголом жечь сердца людей» и «к штыку приравнивать перо». И хотя такая манера уже «вышла из моды»,Леленков не согласен оставаться без душевной интонации:

Юрий Коньков. Ржаворонок. – М.: Вест-Консалтинг. – 2009. – 60 с.

«А теперь – уходи. Да – пока. Да – бывай./ Да – оставь все как есть. Не от-ка-пы-вай», «едут едут бешеные тетки/ в гости вроде – и чего бы ради?» И даже без привычного русскому человеку политического – или социологического – брюзжания: «Душа славянская/ желает праздника:/ и Космонавтики,/ и Рыбака!», «порешили толика/ колотая в печень/ дембельнулся только что/ вроде бы чечены». Верю, читателей поэзии уже не смущает мат – от души и по делу. Илья Леленков матерится исключительно по делу. Как всякий русский парень, недовольный жизнью вообще и своей в частности... Однако хороший поэт не делает разницы между «жизнью» и «житухой». Экстраполирует свою маленькую радость на всю страну, заклиная. «Думай о хорошем», а чужую боль взваливает на себя: «андрей иванович повесился/ и как-то мне нехорошо».

Но в спектре минимум семь цветов, и я надеюсь, что за первым выпуском серии последует второй, третий┘ и так до бесконечности.