Мы - черная дыра

Жан Бодрийяр. В тени молчаливого большинства, или Конец социального. Пер. Н.В. Суслова - Екатеринбург: изд-во Уральского университета, 2001, 96 с.

БОЮСЬ, сегодня, спустя два десятилетия, уже не все помнят, откуда взялось выражение "молчаливое большинство". А возникло оно в риторике американских неоконсерваторов, которые в 1980 году привели к власти Рональда Рейгана: их задачей было покончить с либеральными поветриями времен вьетнамской войны, вытеснить на политическую периферию "новых левых", объявив их ничтожным, но шумным меньшинством, тогда как большинство народа чтит традиционные ценности и молча противостоит левым крикунам.

Против этой идеологии и направлена книжка Жана Бодрийяра, впервые напечатанная в 1978 году и своим заглавием (в оригинале) иронически уравнивающая "молчаливое большинство" с прустовскими "девушками в цвету". Ее цель, как говорится, вырвать "большинство" из рук правых консерваторов, сказать им - не ваши они, массы, нечего вещать от их имени. Вот только кто же может это делать по праву?

Бодрийяр отвечает: никто - ни правые, ни левые. Современная "масса" своим молчанием никого не одобряет, но и не осуждает, как осуждал тирана безмолвствующий народ в "Ричарде III" и "Борисе Годунове". Она просто смотрит, наблюдает за политическим зрелищем с отстраненностью театрального или скорее телевизионного зрителя: "Народ оказался публикой. Моделью восприятия политической сферы служит восприятие матча, художественного или мультипликационного фильма". Этой публике бесполезно внушать какие-либо идеи: "Массам преподносят смысл, а они жаждут зрелища". Поэтому их молчание - "это не молчание, которое говорит, это молчание, которое накладывает запрет на то, чтобы о нем говорили от его имени".

"Молчаливое большинство", по Бодрийяру, имплозивно, сходно с астрофизической "черной дырой" - сверхплотным гравитационным полем, где без ответа исчезают любые сигналы, бесследно заземляются любые энергетические импульсы. Странно, но о чем-то подобном еще в начале века писал русский буревестник революции: "Море ловит стрелы молний и в своей пучине гасит┘" За массу борются, ее именем клянутся, ее бомбардируют пропагандой, пытаясь "мобилизовать" в пользу того или иного дела, а она отвечает гиперсимуляцией, бесстрастной холодной пародией на политическую идеологию или на коммерческую рекламу: "Вы хотите, чтобы мы потребляли. Ну что ж, мы будем потреблять все больше и больше. Мы будем потреблять все что угодно. Без всякой пользы и смысла". В современном обществе исчезло "социальное", то есть имманентная структурированность общества, - она лишь симулируется усилиями политики, рекламы, массмедиа, тщетно пытающихся опереться на ими же создаваемый мираж "общественного мнения". Таким образом, нынешнее "молчаливое большинство" вовсе не поддерживает традиционные ценности - оно разрушает их, доводя до абсурда; но это и не то революционное разрушение, вслед за которым, как мнится левым, можно было бы "наш новый мир построить".

"Молчанию масс" соответствует по контрасту, словно истерический вопль, современный терроризм. То, что он все чаще направляется вслепую, не против конкретных политических врагов, а против случайных людей, доказывает, что он ориентирован именно на деструктурированные "массы в их молчании, загипнотизированные информацией"; он не пытается их "расшевелить" и побудить к какому-либо действию, он отрицает какое-либо политическое представительство, даже незаконно-насильственное, - ведь когда нет "социального", то политике уже и некого "представлять". В зрелищных, рассчитанных на телевизионный показ террористических акциях "невиновные расплачиваются за преступление, состоящее в том, что они теперь никто, что у них нет собственной судьбы, что они лишены своего имени, лишены системой, которая сама анонимна и которую они, таким образом, символизируют┘"

Предложенная Бодрийяром концепция "молчаливых масс" исторически восходит к нескольким традиционным понятиям. Во-первых, к идее "вещи в себе": она инертно пребывает, не поддаваясь никаким попыткам постичь ее смысл или даже навязать его ей. Во-вторых, к сакральной субстанции магии: деструктурированная масса составляет идеальный объект магического воздействия - будь то "белая магия" информационного регулирования (политики, рекламы и т.д.) или "черная магия" террористического акта. В-третьих, к идее природы: "Молчание массы подобно молчанию животных, более того, оно ничем не отличается от последнего┘ Масса обходится без истины и без мотива┘ Она вообще не нуждается ни в сознании, ни в бессознательном". Правда, одновременно с обольстительным началом "женского" (в "Соблазне" специально рассматривался вопрос о "животном соблазне") в наше время терпит ущерб и всеприемлющая "равнодушная природа", сменяясь природой насилуемой. Это вызывает ассоциацию с "молчанием ягнят" из снятого позднее (возможно, не без полемики с идеей "молчаливого большинства") голливудского фильма; во всяком случае, сам Бодрийяр соотносит молчание массы с "испытаниями, выпадающими на долю подопытных животных в лабораториях".

В условиях, когда всякая попытка осмыслить "массу" обречена бессильно симулировать это описание, формируя себе фантомный объект, под вопросом оказывается и собственная позиция автора книги. Если масса так успешно - хотя в известном смысле и самоубийственно - противится всякому рационально-истинному познанию, то в чем же истинность самой бодрийяровской теории массы? Масса - это, как сказано в книге, "мы, вы, все". Мы все - вещь в себе, мы все - черная дыра, а раз так, то где же здесь место для познающего "я"? Неуверенность в статусе своего "я", неумение поставить вопрос (хоть и банальный по нынешним временам) о том, откуда ты сам говоришь, - это вообще уязвимая точка построений Бодрийяра, которые не занимают устойчивого места в рамках профессионально-философского дискурса, а опасно балансируют где-то на грани тех полуполитических, полунаучных сообщений, которыми современная культура "облучает" массу, вотще силясь вырвать у нее отсутствующий секрет. И это притом, что вообще-то у их автора не отнять ни научной выучки, ни ясного чувства понятийной ответственности - примером тому заключительная глава его книжки, посвященная "концу социального" и вполне строго обсуждающая теоретические основы современной социологии.

Русский перевод, выполненный Н.В. Сусловым, аккуратен и внятен - разве что временами чуть педантичен в ущерб "танцевальной" легкости бодрийяровского стиля. Иногда переводчик впадает в грех гиперкорректности, вчитывает в текст такое, чего в нем не было. Например, среди характерных черт религиозного опыта автор называет diffкrence - а переводчик, памятуя, что у Жака Деррида это слово превратилось в diffкrance, переводит как "отсроченность" и поясняет в примечании, что автор-де хотел сказать "откладывать", "медлить". Нет, diffкrence во французском языке не может означать "отсроченность" - если бы могло, то Деррида не стал бы придумывать свой неологизм, а Бодрийяр, если бы хотел такое сказать, этим неологизмом бы и воспользовался. Верующий же человек сам ничего не "откладывает" и не "медлит" - он бы рад в рай хоть сейчас, да ему грехи не позволяют. А вот отличность от окружающих - от грешников, неверующих, нечестивых - он, конечно, постоянно переживает. Словом, здесь перед нами опять-таки пример интертекстуального соблазна, от одного постмодерниста к другому через переводчика в роли подставной жертвы.

P.S. Между прочим, за последние годы мы худо-бедно перевели и издали столько книг Жана Бодрийяра, что еще немного - и можно будет выпускать довольно представительное собрание сочинений. Кажется, такого нет еще ни в одной стране - имеем шанс оказаться впереди планеты всей.