Марксизм в модальности вопроса

С.Л. Рубинштейн. Основы общей психологии. - Спб.: Питер, 2000, 712 с.

О любом значительном явлении в советской философии - в частности в философской психологии - говорить очень трудно. Тут попытка последовательного и однозначного толкования всегда чревата упрощением. Можно ограничиться поверхностным пренебрежением со ссылкой на якобы очевидную партийность. Можно оплакивать печальную участь таланта, вынужденного считаться с идеологическими табу и насильственно втискивающего свое мышление в прокрустово ложе диамата. Первое вообще освобождает от необходимости вникать в культурный опыт целого поколения, полностью списывая его на конформизм. Второе побуждает "читать между строк", выводя за скобки все хоть сколько-нибудь связанное с идеологическими клише и пристально вглядываясь в остаток. Однако парадокс в том, что в обоих случаях от наблюдателя ускользнет главное своеобразие советской философии, для которой одна и та же доктрина (марксизм) выступала одновременно и в качестве внешней необходимости, и в качестве внутренней потребности. Мышление ученого советской формации, если он действительно ученый, а не политработник, развертывается как напряженнейший диалог между этими двумя марксизмами - внутренним, выстраданным и выношенным, и внешним, непрестанно преодолеваемым. Для постороннего читателя этот диалог порой начинает казаться абсурдным из-за трагикомического обстоятельства: речь одного собеседника по форме мало чем отличается от речи другого. Но навык философского чтения в том и состоит, чтобы прочитывать мысли, а не слова.

Наследие Сергея Леонидовича Рубинштейна, одного из корифеев советской психологии, исключительно наглядно иллюстрирует этот парадокс. Знаток Гегеля, учившийся в начале века в Марбурге, Берлине и Фрайбурге, Рубинштейн, безусловно, обладал достаточной широтой воззрений и внутренней самостоятельностью, чтобы не относиться к марксизму как к единственному в своем роде универсальному учению. В нем, как и в других философских моделях, он видел прежде всего стратегию исследования, преимущества и недостатки которой можно обнаружить только в применении к конкретному предмету. Для Рубинштейна таким предметом была сущность психики, ее строение и законы. Самостоятельные поиски оснований для теоретического обобщения огромной массы разнородных психологических фактов уже в двадцатые годы привели его к представлению о деятельности как общей основе всех психических феноменов. Именно эти ранние опыты помогли Рубинштейну увидеть концепцию Маркса как результат радикальной проблематизации самой сущности человека. Поэтому неудивительно, что, оперируя базовыми положениями официальной марксистской доктрины, Рубинштейн вычитывал в них такие оттенки, которые отнюдь не предполагались портативной версией диалектического материализма.

В "Основах общей психологии", самой популярной монографии Рубинштейна, содержится наиболее полный обзор всех возможных приложений его синтетического метода. Сам замысел книги выглядит очень по-гегелевски: притязание на всеобъемлющий охват проблематики, установка на терминологическую строгость (иногда граничащая со схоластическим педантизмом), генетический принцип построения системы в целом. С этой точки зрения книга Рубинштейна интересна не столько как введение в предмет (хотя и в этом качестве она едва ли имеет много аналогов), сколько как беспрецедентная попытка преодолеть цеховую разобщенность узких специальностей и школ, создав язык, описывающий все частные проблемы психологии как различные аспекты одного целого.

Конечно, многое в книге покажется современному читателю архаичным. Кого-то смутит чрезмерное почтение к дарвинизму и к идее прогресса. Кто-то будет покороблен употреблением школьных понятий вроде "субъективного" и "объективного" как само собой разумеющихся. Любителя психоаналитических экзерсисов поразит практически полное отсутствие у Рубинштейна интереса к проблеме психологического различия полов (как если бы можно было говорить о "человеке вообще", вне этих различий). Но все это частности. Труднее правильно оценить выставляемые в книге первичные философские тезисы - о "сознании как форме отражения объективной действительности", о "реальной, материальной, практической связи человека с миром" и т.д. На первый взгляд может показаться, что они предъявлены как декларации, и это раздражает. Но по мере чтения становится ясно, что для Рубинштейна самая трудная и важная работа начинается как раз тогда, когда мы пробуем уяснить, что могли бы означать эти общие принципы применительно к таким знакомым каждому из нас явлениям, как ощущение и восприятие, память и воображение, мышление и речь, эмоции и желания и т.д. В этих попытках наполнить марксистские формулы реальным содержанием они приобретают ту единственную модальность, которая допустима для философа, - модальность вопроса. Следя за ходом размышлений Рубинштейна, мы видим, как в мучительном изживании в себе догмы, в непрестанном отталкивании от нее рождается мысль, устремляющаяся вглубь в поисках первичных оснований познания.